Невольничий караван

— Да. Они должны были объявить ловцам рабов, что он приедет через два дня. Когда они узнали о пожаре, то хотели вернуться к нему, чтобы организовать преследование поджигателей. Но выполнить это намерение им не удалось, так как выяснилось, что они плохо привязали свою лодку и ее унесла река.

— Это мы отвязали лодку и пустили ее по течению, потому что смекнули, кто эти двое и что у них на уме.

— Вы правильно поступили. У джуров нет ни судна, которое арабы могли бы использовать, ни материалов, нужных для того, чтобы быстро построить лодку. Поэтому Абуль-моут еще долго останется в полном неведении относительно того, что здесь происходит.

— А где сейчас этот старый черт?

— В двух днях пути отсюда. Он движется вверх по реке. В Дикине ему удалось нанять два судна, сандал и нуквер, на которых он везет в свой поселок более трехсот хорошо вооруженных нуэров. У него кончился провиант, и он послал вперед двух своих людей, чтобы они доставили ему из дома мясо и муку. Теперь из-за вас они не смогут выполнить это поручение, и Абуль-моуту, судя по всему, придется туго: на его пути больше не осталось ни одного населенного пункта, кроме деревни Магунда, а там ему лучше не показываться, потому что тамошний хозяин — его лютый враг. Чтобы не умереть с голоду, люди Абуль-моута будут вынуждены охотиться и рыбачить, и это, конечно, надолго задержит их приезд. Кстати, если вы собираетесь отправиться на вашей лодке в Магунду, советую вам очень остерегаться встречи с ними. Как только увидите на реке какие-нибудь корабли, вы должны немедленно причалить и спрятаться на берегу, пока они не пройдут мимо.

— Думаю, это не понадобится. Мы тронемся в путь прямо сейчас и будем ехать всю ночь напролет, так что в Магунде мы окажемся гораздо раньше, чем он. Ты небось тоже прямо сейчас поскачешь с моим товарищем в Омбулу?

— Нет, не сейчас, а только на рассвете.

— На рассвете? Но почему? — удивился Шварц.

— По двум очень веским причинам. Вы, христиане, не знаете, что мусульманин должен начинать свои путешествия ровно в час аср, по-вашему, в три дня пополудни. Если же это невозможно, он может в виде исключения выступить с первыми лучами солнца. Но отправляться в дорогу после ночной молитвы закон строго-настрого запрещает. Отступить от этого правила мусульманин может только в случае самой крайней необходимости, сейчас же я таковой не вижу. И даже если бы я согласился выехать немедленно, что бы это дало? Далеко нам все равно не уйти, так как следов ловцов рабов, которые должны указывать нам путь, в темноте не видно! Поэтому давай не будем спорить! Я разрешаю тебе жить по уставу твоей веры, позволь и ты мне соблюдать требования моей!

— Но если мы будем ждать, пока рассветет, джуры снова явятся сюда и увидят меня!

— Они не придут. Они сейчас сидят у себя в деревне и пьют маризу, дурманящие пары которой наверняка заставят их проспать полдня. Шейх и раньше был сильно пьян, к счастью для нас с тобой, потому что иначе он ни за что не согласился бы уступить мне этих двух верблюдов. Один из них вместе с седлом — твоя собственность, ты должен мне за него пять талеров. Это очень дешевая цена, потому что уже близок сезон дождей, во время которого верблюды все равно погибнут, но зато я требую, чтобы твои талеры были не фальшивыми.

Дело в том, что талеры Марии-Терезии считаются в Судане настоящими только тогда, когда чеканка на них нисколько не стерта. На монете должны быть явственно видны семь точек диадемы, от которых, собственно, талер и получил здесь свое имя[112], а также аграф и буквы SF. Если какой-либо из этих признаков отсутствует, талер или не принимается вовсе, ила считается дешевле на несколько пиастров.

Пять талеров за оседланного верблюда — такая цена была не то, что низкой, а просто смешной. Шварц достал кошелек и тотчас же отсчитал требуемую сумму. Так как в темноте проверить чеканку не представлялось возможным, он обещал утром обменять монеты по первому требованию Охотника на слонов. Теперь ему предстояло проститься с Пфотенхауером, который не мог ждать вместе с ним еще четыре часа до рассвета, так как должен был опередить Абуль-моута и к утру добраться до Магунды.

— Ну что ж, дай-то Бог, чтобы мы поскорей увиделись вновь, — сказал Серый, протягивая Шварцу руку. — Я вот сейчас тебя отпускаю, а на сердце у меня скребут кошки, потому я все ж считаю, что все эти беланда, вместе взятые, ей-ей, не стоят того, чтобы ты за них отдал свою жизнь. Эх, и какое нам вообще дело до этих негров?.. Но если уж того требует твоя совесть, поезжай с Богом! Или, — вдруг оживился он, — ты все-таки позволишь мне сделать это вместо тебя? Ведь сейчас еще не поздно!

— Нет, любезный доктор, на это я пойти не могу, и поэтому…

— Да замолчишь ты наконец, чертов ты паршивец? — чуть ли не со слезами в голосе закричал Серый. — Подумать только, опять назвал меня доктором! Да еще в такой момент, когда ты должен прилагать все усилия, чтобы меня не огорчать!

— Я совсем этого не хотел, я же обещал так не обращаться к тебе. Это у меня просто вырвалось! — торопливо забормотал Шварц.