Невилл Чемберлен

Братья Чемберлены прибыли в Нассау, столицу Багамских островов, под Рождество. Их приезд, безусловно, стал событием местного масштаба, встречали их бурно, «даже чересчур, это было слишком преувеличенно. Дальний конец зала был украшен нашими инициалами в зеленых листьях»[41]. Но праздники праздниками, а Джозеф передал им смету, по которой они должны были сравнить расходы и возможные прибыли. Братья объехали несколько островов, причем младший держался куда более стойко, чем старший: у Остина развилась морская болезнь, «он все время стонал и искал свой плащ». Невилл же и здесь наслаждался созерцанием природы, особое впечатление на него произвели фламинго, «плывущие, подобно розовым лебедям». Братья разговаривали с плантаторами, среди которых были и цветные, общались с туземцами, последним островом их посещения стал довольно болотистый Андрос. Только к февралю они наконец-то вернулись в родной Бирмингем.

Слаженного отчета представить отцу братья не смогли, но все-таки описали перспективы по выращиванию сизаля как довольно благоприятные. Остин полагал, что Невиллу достаточно будет раз в год бывать на плантациях, чтобы контролировать там работу, однако Джозеф рассудил иначе: бизнес должен находиться под постоянным контролем. И в мае 1891 года младший Чемберлен прибыл в Нассау. Для начала он заново объехал острова, подыскивая место для разбивки плантаций. Острова были еще практически девственными, и будущему плантатору пришлось продираться сквозь густые кустарники. Из всех представленных локаций более всего подошел Андрос, где и было решено начинать предприятие. 6 июня Невилл написал отцу письмо, в котором «с чувством глубокого удовлетворения» сообщал, «что первая часть дела с успехом завершена. Я выкупил землю, подписал соглашение с губернатором. <…> Я уверен, что нашел лучшее место на Багамах»[42].

И все же Багамы сами по себе острова весьма специфичные, а в конце XIX века природа там распоряжалась куда увереннее, нежели человек. Население Андроса составляло около трех тысяч туземцев, поселения их были разрозненны, ни о какой инфраструктуре говорить не приходилось. Чемберлену нужно было построить не только производственное предприятие для сборки урожая и обработки растений, но и жилище для себя. В первые пять месяцев он жил в хижине, работал по 12 часов в день, при этом лично зачищая остров от растительности топором или мачете и не всегда успевая даже поесть. Для человека двадцати одного года это была очень серьезная школа жизни.

К тому же тропический климат Багам давал о себе знать. Помимо тысяч москитов и других насекомых, которые кусались и обеспечивали бессонницу, опасными для человека были и деревья с кустарниками. Ожегшись о листья одного из них, ядовитого, Чемберлен мрачно записывал в дневнике, что ноги его «покрылись черными волдырями, многие из которых уже полопались»[43]. Джозеф из-за океана писал сыну, что «этот опыт, безусловно, сформирует твой характер. <…> Несмотря на все трудности, которые ты переносишь, я должен признаться, что завидую твоей возможности продемонстрировать все свое мужество»[44]. Отец добавлял, что выше всего ценит здоровье Невилла и что он не должен рисковать им, но младший Чемберлен в первый год своего пребывания на острове не мог и подумать о том, чтобы отказаться отличного присутствия там.

Кроме бытовых и физических трудностей Невилл столкнулся еще и с тягостью одиночества. У него было несколько друзей в Нассау, но он не часто мог позволить себе навещать столицу Багам. Ближайшим же белым его соседом на острове был рыжебородый шотландец сомнительной репутации, который жил в трех милях от него, но эти три мили (пять километров) приходилось продираться сквозь заросли кустарников, карабкаться по холмам, одна дорога занимала половину дня, и только за первые полгода юный Чемберлен стер десять пар башмаков. Так что всего себя он посвящал переписке, в первую очередь с сестрами, особенно со старшей Беатрис. Правда, письма доставлялись на остров раз в две недели, зато неизменно приносили огромную радость. «Получил 13 писем, все утро их поглощаю»[45], — хвастался он Беатрис, а позже писал: «…каждую ночь я мечтаю, что вернусь, и мы с тобой будем прогуливаться вокруг дома, в саду, на конюшне… Но я не тоскую, мне тут есть, чем себя занять»[46].