Невидимый мир демонов

Через неделю повезли мы его в г. Орел к известному там доктору Дашкевичу. Я рассказал ему о времени и причинах болезни моего сына. Доктор удивлялся моим рассказам и велел мне везти его в больницу, куда и сам скоро прибыл. Здесь приказал он служителю снести больного в зал больницы; фельдшерам велел его раздеть, растянуть у больного ноги и выправлять туловище. Больной кричал изо всей силы. После осмотра врач, обратившись ко мне, с насмешкой сказал: «Что вы привезли урода, испытывать что ли мое знание? Я вижу, он родился уродом, и его лечить нельзя». — «Помилуйте, доктор, — заметили ему я и моя жена, — испытывать вас мы не имеем надобности, потому что считаем за лучшего доктора, поэтому и обратились к вам с покорнейшею просьбою помочь нам в нашем горе. Он не таким родился, а таким сделался только одну неделю назад». Тогда врач сказал: «Ну, это нашей науки не касается, а везите его к русским бабкам, да про запас купите трескового жиру, мажьте им его и давайте по столовой ложке пить утром и на ночь, да сделайте ванну из сенной трухи, чтобы он распарился и вспотел; белье переменяйте чаще. Вот что я, со своей стороны, могу вам посоветовать». Сказав это, он ушел.

Купив трескового жиру, мы привезли больного домой и сделали все, что предписал доктор; но больному сделалось хуже: дыхание у него стало порывисто; появился бред; ребенок стал близок к смерти, чего и сам желал от нестерпимой боли. Все мы скорбели о нем, а особенно мать. Она пошла к соседям и сказала им, что доктор отказался лечить, а велел свезти больного к какой-либо русской бабке, не знает ли кто такой? Тут старушка-соседка, вдова духовного звания, выслушав рассказ моей жены про болезнь сына, сказала ей: «Не возите его, матушка, к бабкам, а отслужите молебен Божией Матери Троеручице, да на волю Божию и отдайте его».

Жена рассказала мне про совет соседки-старушки; это было вечером. С рассветом я и все дети взяли на руки больного, понесли в церковь и положили его пред снятой иконою. Отслужил я молебен с акафистом Божией Матери и с водосвятием, окропил его святой водою и прочитал над ним Евангелие, а потом дал ему выпить святой воды. После этого он, хотя с поддержкою и трудом, мог уже из церкви дойти до дому, где и положили его на постель, и он скоро заснул.

Во время сна больной то охал, то вздыхал, то потягивался и зевал, и почти целые сутки подряд спал. С рассветом на другой день прямо с постели он быстро подбежал к матери и с радостью сказал ей: «Маменька! Полно плакать о мне, я теперь уже совсем здоров». И действительно, с этих пор он выздоровел и теперь учится в Орловском уездном училище.

Другой случай, с 23 на 24 июня 1858 года в селе прихода моего крестьянская жена, лет 40, по имени Вера, нрава угрюмого и сварливого, крепко и горячо бранилась с соседскими детьми за какую-то ничтожную, причиненную ей обиду. Я это слышал, так как она жила подле моего дома, но не хотел остановить ее, отложив сделать ей выговор до завтра. В ту же ночь, очень поздно, муж ее Василий пришел ко мне под окно и стучится. Я спросил: «Кто там?» — «Я, батюшка, — отвечал он, — пожалуйте к больной». — «Кто же у тебя болен?» — «Да жена умирает, — был ответ. — Я вчера не был дома, а на барщине; пришел домой поздно, и вот с нею сделалось что-то очень дурно». Я взял церковные ключи и хотел идти с ним за дароносицей в церковь, но он сказал мне, что святых даров брать не нужно, а чтоб взял я ту книгу, по которой читал над своим сыном Орестом во время его болезни. Потом прибавил: «Жена моя так взбесилась, что страшно к ней и подступиться».

Тогда я пошел прямо в их дом с требником и епитрахилью. Там была толпа народа, а бесноватая в одной рубашке с растрепанными волосами сидела на печи, зверски глядела на меня и стала плевать, потом горько заплакала, приговаривая: «Головушка моя бедная, зачем он пришел?»

«Что ты, Вера, плачешь? — спросил я ее, не подходя близко к ней. Она, выругав меня по-площадному, сказала: «Я не Вера, а Иванушка-молодчик, а ты-то зачем пришел?» И пустила с печи в меня поленом, которое пролетело мимо моей головы и попало в притолку дверей. Тут я сказал находившимся: «Возьмите ее и приведите ко мне». Четверо сильных мужиков едва стащили её с печи, а подвести ко мне помогли им другие. Она, между тем, всячески ругала меня и плакала. Несмотря на это, я, накрыв ее епитрахилью, стал читать молитвы над нею об изгнании бесов и на каждой молитве спрашивал: «Выйдешь ли ты?» «Нет, не выйду, — отвечал он, — мне и тут хорошо. — «Но убойся Бога, выйди». А он в ответ — то «выйду», то «нет». Наконец пришло время идти мне к утрени, и я велел нести ее за собою в церковь. Принесли.