Невидимая битва

Пройдя по преданиям об эльфах, феях, инкубах, красивым и не очень, притягательным и отталкивающим, мы заглянули в мир духов как бы через маленькую щелочку. Это даже касается преданий и представлений одной только Западной Европы, мы затронули ничтожную их часть. Но благодаря им можно взвесить значимость для набожного человека той эпохи идеи противостояния добрых христианских сил и сил демонических, воплощенных в представителях так называемых низших рас. Народные истории, предания прошлого, мифы древности были переплавлены теологами в совершенно конкретное учение о Дьяволе и дьявольских существах.

Идеалы рыцарского служения делу Церкви, каковыми они были донесены из прошлого церковными историками и теоретиками антисемитизма, включали в себя священную обязанность борьбы с этими дьявольскими расами, а еще — с их идейными руководителями, жидомасонами, развращающими народы мечтами о самоуправлении и равноправии.

Праведная ненависть не могла не вскипать в сердцах чистокровных арио-христиан, воспитанных в духе преданности своей церкви, когда они узнавали о том, что рядом с ними, вокруг них — везде — снуют, копошатся со своими мрачными заговорами демонические существа, коварно, путем преступных межвидовых скрещиваний принявшие на себя человеческое обличие. Истинный ариец, читая труды ариософских мыслителей, как ему казалось, начинал понимать причину всех бед и страданий человечества.

Он, как христианин, формально должен был придерживаться заповедей всеобщей любви и сострадания ко всем живым существам, но одновременно он был посвящен в особое знание, своеобразную церковную теорию происхождения видов — что-то вроде эзотерического учения для избранных посвященных. Это учение в сознании нового рыцаря-тамплиера все расставляло по своим местам: благородство и сострадание должно распространяться на подлинных, расово чистых аристократичных представителей человеческого рода, а бестиальные существа, рожденные от демонов зла, не имеют права ни на какое снисхождение и должны уничтожаться или содержаться как скот в специальных загонах ради высшей справедливости. Истинный ариец знал, как, по каким признакам определять эту заразу в теле человечества. По каким признакам имен и фамилий, формам черепа, цвету глаз и волос классифицировать степень расовой чистоты и процент арийской крови. И еще истинный ариец, в течение многих поколений впитавший в себя идею антисемитизма, не мог не мечтать о великом вожде, герое, Мессии, способном повести свой избранный народ к победе над всеми демонами мира, к очищению от расовой грязи, к свободе и к процветанию. < Мальцев С. А., 2003 >

Такой вождь родился 20 апреля 1889 года в городе Браунау-на-Инне на австрийско-баварской границе.

С 1892 года по 1895 семья Адольфа живет в Пассау, в одном из средоточий церковной католической культуры Германии. Старинные часовни, соборы, монастыри, впечатляющие литургические празднования. Как пишет Гудрик-Кларк, «это окружение вполне могло определить религиозно-утопические черты в сознании ребенка, которые позже характеризовали эмоциональность и мировоззрение Гитлера». В 1897 году семья поселяется в маленьком городке Ламбах. Адольф учится в школе местного бенедиктинского монастыря, гербом которого была свастика. Он с восторгом участвует в красочных, торжественных богослужениях, поет в церковном хоре, мечтая о будущей карьере священнослужителя. Местный пастор становится его кумиром…

Интересная деталь в тексте Гудрика-Кларка. Он пишет: «эмблема свастики в данном случае была просто искривленным крестом». Свастика — просто искривленный крест… Это все равно что сказать: пятиконечная звезда — это не пятиконечная звезда, а просто звезда с пятью лучами.

Свастика есть свастика, и эмблема могла бы быть «просто искривленным крестом», если бы какой-то злоумышленник поломал в монастыре все изображения его герба. Но это была высеченная в камне свастика. Другой биограф фюрера Джон Толанд в своей книге «Адольф Гитлер» пишет о той же свастике монастыря и не пытается как-то смягчить, завуалировать этот факт.

Гудрик-Кларк рассказывает о том, как в Третьем рейхе широко ходили в виде иконок изображения юного Адольфа, стоящего на коленях перед воротами аббатства. На них юноша простирает руки к геральдической свастике над воротами, а от свастики исходят лучи света. И тут же оксфордский историк пытается перечеркнуть значение своих же слов о влиянии церковной культуры на мировоззрение Гитлера тем, что называет авторов этих изображений «расхожими художниками» а сами изображения «безвкусными пастишами». Как будто от этого унижения художников в глазах читателя факт перестает быть фактом.