Невезуха

— Теперь я понимаю, чего ради вы возитесь с этими чокнутыми, так что примите мои соболезнования. Я также понимаю, что оба мы находимся под подозрением в убийстве вашего бывшего фанфарона.., я хотел сказать — сожителя. Вы сами его так назвали.

Я кивнула:

— А как ещё я могла его назвать?

— Например, ухажер.

— На ухажера он не тянул.

— Еще раз мои соболезнования. Думаю, после сегодняшнего разговора мы можем не играть в дипломатию?

— Можем. Да и вообще — чем проще, тем лучше.

— У меня получается, что мы в одно и то же время оказались на месте преступления. Фанфарона.., простите, покойника я лично не знал, видел его всего однажды. Вы помните тот случай.

Зато имя и фамилию слышал неоднократно, его называли мои клиенты, разумеется адресуя свои слова не мне. В Лесную Тишину я тоже ездил.

А он действительно там жил?

— Вроде бы да.

— Как это «вроде»? А наверняка вы не знаете?

— А откуда мне знать? Об этой Лесной Тишине я услышала от майора, как его... Бежана!

Были какие-то намеки, что у него где-то есть участок, но я никогда не вникала, что и где.

— Почему?

Этот простой вопрос изумил меня до глубины души:

— А на кой черт мне это было нужно?

Теперь уже Лукаш удивился:

— Боже милостивый! Впервые в жизни встречаю женщину, которую бы не интересовало, где живет её мужчина. Да хотя бы просто из любопытства... Сколько лет вы были.., ну, скажем, вместе?

— Семь.

— Невероятно... И он никогда не возил вас в этот романтический уголок?

— А он и правда романтический? Нет, секундочку, куда-то он меня возил, но в Лесной Тишине Доминик, видимо, устроился позже.

После того как расстался со мной. Хотя... Черт его знает, у него были какие-то убежища, но я знала одну только квартиру и остальными не интересовалась. Ладно, я вам скажу, чего там играть в церемонии! Доминик обожал таинственность, терпеть не мог назойливости, о женщинах думал точно так же, как и вы: что они глупы, любопытны, жадны и стервозны. Он остерегался их, а я была лишь приятным исключением. На самом деле была — демонстрировала такт и деликатность, не лезла куда не надо.

— И как вы это сносили?

— Легко. У меня было много работы и мало времени. К тому же Доминик очаровал меня, и я уважала его чувства. Только под конец это прошло, и, похоже, он сам об этом позаботился.

А потом это перестало меня трогать, я не собиралась портить себе жизнь местью, так что постаралась выбросить его из головы. Этим убийством они меня сразили наповал, просто как гром с ясного неба. Но что хуже, я идеально подхожу на роль убийцы. Сама удивляюсь, что это не я его совершила. А вы-то каким боком угодили в эту историю?

— Сам не знаю. Ну.., я там был...

Во мне вдруг заговорила совесть.

— Господи помилуй, уж не я ли случайно вас подставила? Я сдуру призналась, что это вы выключали мне сирену...

— Нет-нет, — поспешил успокоить Лукаш. — Меня там видели, я имею в виду случайных свидетелей, то есть мою машину, кто-то даже запомнил номер. Но теперь я раскололся и все рассказал полиции. Не люблю, когда покушаются на мою жизнь, такие уж у меня странные вкусы.

— А что? — заинтересовалась я. — На вас покушались?

Лукаш хладнокровно описал события, происшедшие около полутора суток назад. Преступник... Мы сверили описание его внешности.

— Точно! Я его видела и даже знаю, как Зовут. Пустынко. Я так и знала, что в этих конских делах сидит какая-то исключительная сволочь...

— Насколько мне известно, не только в конских, — заметил Лукаш. — Его должности во властных структурах вам ничего не говорят?

Что же мне делать, открыть ему всю правду или нет? Как раз сейчас — неизвестно почему — мне не хотелось производить впечатление безнадежной идиотки. В одно мгновение я осознала, что очень хотела бы, по крайней мере на минутку, быть умной и сообразительной. И не путать Берута с Джонсоном <Болеслав Берут — до 1954 г, первый секретарь ЦК ПОРП; Эндрю Джонсон (1808 — 1875) — 17-й президент США.>...

— Честно говоря, все эти должности как-то не очень мне знакомы, — сказала я наперекор себе. — Я их путаю. Разбираюсь только в некоторых... А Пустынко тоже где-то там? По-моему, он как Циранкевич <Юзеф Циранкевич — премьер-министр, затем председатель Госсовета Народной Польши с 1947 по 1972 г.>, тот, что пережил все изменения общественного строя, всех партийных секретарей. Камень, а не человек, скала...

Лукаш внимательно на меня посмотрел.

— Не может быть, чтобы вы сумели упиться одной рюмкой коньяка! Что вы несете? При чем здесь Циранкевич?

— Просто для сравнения. Пустынко — такой же вечный персонаж. Я узнала случайно.

— Может, объясните поподробней?

— Хорошо. Пустынко паразитирует на скачках, разведении и экспорте лошадей. Это огромный международный бизнес, мало известный обычным людям, которые считают ипподром гнездом разврата, а лошадь — устаревшим тягловым животным. Наша страна потеряла миллиарды из-за таких людей, как Пустынко, у которых за спиной всевозможные политические гниды.

А те, в свою очередь, опираются на скалу...

— И что же это за скала?

Я тяжело и мрачно вздохнула.

— Некая пани Казимера Домаградская.