– Вы пытаетесь сбежать со своей помолвки с другим мужчиной. По-моему, это величайшая нечестность.
– Не с другим мужчиной.
Кросс словно окаменел:
– Прошу прощения?
Пиппа поспешила объяснить:
– То есть вы, конечно, другой мужчина, но вы не настоящий мужчина. То есть не представляете угрозы для Каслтона. С вами я в полной безопасности…
Она осеклась, внезапно почувствовав, что о безопасности не может быть и речи.
– И тот факт, что вы просили меня помочь вам в поступках, которые вполне могут уничтожить вашу репутацию и положить конец вашей помолвке, ничего не значит?
– Но это все еще не делает вас мужчиной, – выпалила она быстро. Слишком быстро. Достаточно, чтобы немедленно взять свои слова обратно: – Я хотела сказать… то есть вы знаете, что я хотела сказать. Не то, что имеете в виду вы.
Кросс тихо засмеялся:
– Сначала вы предлагаете заплатить мне за секс, потом ставите под вопрос мою мужественность. Человек с более слабой волей принял бы ваши слова близко к сердцу.
Глаза Пиппы широко распахнулись. Она вовсе не собиралась намекать…
– Я не…
Он шагнул к ней и встал достаточно близко, чтобы она ощутила идущий от него жар.
– Человек с более слабой волей попытался бы доказать вашу неправоту.
Пиппа с трудом сглотнула. Кросс буквально подавлял ее своим ростом. Выше, чем любой из ее знакомых…
– Я…
– Скажите, леди Филиппа…
Он поднял руку. Указательный палец остановился в одном волоске от ее верхней губы, но не касаясь…
– Изучая анатомию, вы узнали название области между носом и губой?
Пиппа раскрыла рот, борясь с желанием податься вперед. Ощутить его прикосновение.
– Philtrum, – прошептала она.
– Умница, – улыбнулся он. – Это латынь. Вы знаете перевод?
– Нет.
– Это означает «любовное зелье». Римляне считали это место самым эротичным во всем теле. Они называли его «лук Купидона» – из-за того, как он формирует верхнюю губу.
Говоря это, он провел пальцем по ее губе: скорее искушение, чем прикосновение… Голос стал мягче. Ниже.
– Они считали его меткой бога любви.
Пиппа тихо вздохнула:
– Я этого не знала.
Он наклонился ниже, рука упала.
– Готов биться об заклад, что в человеческом теле есть много всего такого, чего вы не знаете, мой маленький эксперт. И я был бы счастлив всему вас научить.
Кросс стоял так близко… слова, скорее выдох, чем звук. Она ощущала их ухом, щекой, и это обрушивало на нее миллион ощущений.
«Именно это я должна была испытывать с Каслтоном».
Мысль пришла ниоткуда. Пиппа постаралась выбросить ее из головы, решив все обдумать позднее.
Но сейчас…
– Я бы хотела научиться.
Кросс улыбнулся. Изгиб его губ… philtrum… был так близко… такое же опасное оружие, как то, в честь которого его назвали.
– Это ваш первый урок.
Пиппа хотела, чтобы именно он научил ее всему.
– Не дразните льва, – сказал он. Его слова дотрагивались до ее губ, раздвигали их прикосновением. – Ибо он наверняка укусит.
Господи боже. Она бы с радостью…
Кросс выпрямился, отступил и небрежно поправил обшлага фрака, абсолютно не тронутый столь важным моментом.
– Возвращайтесь на бал к своему возлюбленному, Пиппа.
С этими словами Кросс отвернулся, и она судорожно втянула в легкие воздух, словно долго была лишена кислорода.
И долго смотрела, как он исчезает в темноте.
Глава 6
Несколько часов спустя, еще долго после того, как последний игрок покинул «Ангела», Кросс сидел за письменным столом, в третий раз пытаясь подсчитать сегодняшнюю прибыль клуба. И в третий раз ошибаясь.
Ошибаясь, потому что не мог стереть из памяти образ светловолосой очкастой леди Филиппы Марбери, бегущей к нему по ступенькам заднего входа Долби-Хауса. Каждый раз, пытаясь перенести цифру из одного столбца в другой, он представлял, как ее пальцы перебирают его волосы. Как ее губы чуть приоткрываются под его рукой. И цифра тут же терялась.
С Кроссом такого не бывало. Большую часть жизни его наказывали за неспособность ошибаться в вычислениях.
Он снова склонился над книгой.
И некоторое время работал, прежде чем его внимание привлекли маятники на столе. Он вспомнил, как она запускала их легким движением руки.
Соблазн кружил голову. И Кросс представил, как эти самые руки совершают совсем другие движения. Например, расстегивают ширинку его брюк.
Кончик пера ударился о бумагу, послав россыпь клякс по странице.
«Она считала, что с ним находится в безопасности».
Любая другая женщина имела бы полное право так сказать. С ними он был олицетворением безопасности. Но с Пиппой… его самоконтроль, то, что он ценил в себе превыше всего, повисал на ниточке. Тонкой шелковой ниточке, мягкой, как ее волосы. Ее кожа. Ее голос в темноте.
Кросс со стоном запустил пальцы в волосы и отодвинулся от стола, прислонив стул к стене и широко расставив ноги. Он должен изгнать воспоминания о ней из этой комнаты. Куда бы он ни бросил взгляд: счеты, глобус, проклятый стол, – все носило ее следы. Он был почти уверен, что ощущает ее запах, аромат солнечного света и свежего белья.
Будь все это проклято!
Она уничтожила его кабинет… так, словно ворвалась в комнату и сбросила с себя одежду.