Невеста Всадника без головы

– Наваристый, как и полагается, ложка стоит, – скромно сообщил Максим. – Ешь, пока горячий.

Все мужчины расселись в спальне и не мигая уставились на Аню. Она осторожно попробовала первую ложку.

– Вкусно, – Аня профессионально определила наличие уксуса, большого количества соли, перца и чего-то еще. На поверхности борща плавало нечто, похожее на табачную крошку.

– Мускатный орех, – деловито пояснил Максим, заметив ее сомнения. Возня на кухне, этот его неожиданный подвиг, вдруг смягчила раздраженного мужа. Он был явно доволен собой.

– Да? Интересно… – ответила Аня, старательно выцеживая жидкость.

– Мам, ты давай с гущей ешь, как ты нас заставляешь! – возмутились близнецы.

– Я бы с удовольствием, но горло у меня немного болит, – Аня для убедительности потерла свою шею.

Минут через двадцать все, что можно было в салатнице выпить, Аня съела. На дне остались жесткие макаронины, картошка и сгустки томатной пасты.

– Огромное спасибо. Это то, что мне сейчас было нужно, – она протянула салатницу мужу. – Вы меня теперь не будите, я хочу поспать.

– Да-да, конечно. – Семейство гурьбой выкатилось из спальни.

Аня улеглась, закрыла глаза. «Надо срочно заснуть, пока не началась изжога». Через пять минут она уже крепко спала. После борща сны были уже другие. Аня вдруг оказалась в школе, на уроке химии. Химичка Ольга Павловна, стуча мелом, выводила на доске какие-то формулы. Аня старательно записывала, но какое-то неприятное ощущение в шее и спине ее отвлекало. Не то чтобы шея или спина болели, но Аня чувствовала в них какую-то напряженность. Словно ее засунули на целый день в узкую и короткую коробку. Аня изредка вертела головой, за что получила замечание:

– Спиридонова, тебя углероды интересуют или то, что на задних партах происходит?

Со стороны задних парт послышалось гнусное хихиканье. Там обитали двое, которые портили Ане кровь, – Аркаша Сидаш и Дима Верещагин. Оба любили ее дразнить.

– Анька-манька! – обычно начинал Аркаша.

– Спиридонова-Спиртогонова! – вступал Верещагин, что-то рисуя в тетради.

Обычно Аня не давала им спуску и обзывалась в ответ. Но сегодня ей почему-то было все равно, кто и над чем хихикает. Да и замечание химички не больно тронуло. Аня пожалела, что не надела под платье футболку. Ей казалось, что морозный воздух, проникающий из открытой форточки, пробирается ей сразу в рукава, отчего вся кожа покрывается пупырышками.

– Спиридонова, – не унималась химичка, – повтори, что мы сейчас записали. Только с примерами.

Аня встала и почувствовала, что холодные мурашки из рукавов поползли к шее и голове.

– Углеродные цепочки… – начала Аня. Она что-то говорила почти машинально, химичка довольно кивала и, задавая ей все новые и новые вопросы, никак не позволяла Ане сесть. Ане показалось, что теперь все ее тело состоит из одних мурашек. Она вдруг почувствовала, как кровь прилила к щекам, а плечи сами собой передернулись.

– Что с тобой, Спиридонова? Углероды так не нравятся, что аж в дрожь бросает? – не унималась химичка.

– Нравятся, – совсем через силу произнесла Аня.

– Ладно, садись.

Аня села, а соседка по парте, Наташа Шарохина, наклонившись к ней, прошептала:

– Ты что такая, прямо совсем белая?

– Не знаю, мне что-то так жарко стало. – Ане вдруг захотелось тетрадку использовать как веер. Только ведь Ольга Павловна не поймет. Когда наконец прозвенел звонок, Аня была вся мокрая от пота и пупырчатая от зябких мурашек. Как это могло сочетаться в ее организме, она не понимала.

На следующем уроке, а это была русская литература, образ Базарова, такой резкий в своем нигилизме, вызвал у нее тошноту. Рот наполнился слюнями, и она почувствовала, что даже попроситься выйти ей будет сложно. Хорошо, что в этот момент в дверь заглянула завуч и о чем-то стала долго шептаться с учительницей литературы. Аня достала из кармана какую-то карамельку, засунула ее за щеку и почувствовала, что ей стало легче. «Что за ерунда? На химии жарко и холодно, сейчас тошнит. И шея болит, и ноги какие-то странные». – Аня уже устала фиксировать все странности, которые с ней происходят. Впрочем, оставался всего лишь один урок, а потом – домой. При мысли о доме у нее поднялось настроение, и даже отчетливые рвотные позывы ее уже не смогли так напугать.

Из школы она выскочила первая – боялась, что девчонки утащат ее в магазин или еще куда-нибудь. Объяснять, что с ней случилось, ей было трудно. Во-первых, она не знала, что с ней происходит, а во-вторых, ее состояние очень напугало. «Надо быстрей дойти до дома», – думала она и почти бежала по улице. Уже войдя во двор, она вспомнила, что мама просила купить хлеб. Она, почти ничего не соображая, повернула назад, кое-как дошла до стеклянных дверей булочной, открыла ее и грохнулась на землю. Последнее, что она помнила, это как монетки, приготовленные ею, раскатились по земле.

На лице, которое она увидела над собой, была большая родинка и жесткие редкие усики над верхней губой.

– Ты что, девка? – спросило испуганно усатое лицо женским басом.