Невеста смерти

— Марс, — пробормотала она, засыпая и прокручивая в мыслях все события безумных суток. — Ренита уехала?

— Сразу же. Я отправил воина с ними, чтобы он привез известия оттуда. Все хорошо. Управляющий получил твое письмо, принял их любезно. Таранис, кстати, уже вернулся.

— Рада.

— Так любимая… Ты же мне обещала… — и Марс подхватил ее на руки, стараясь не разбудить спящего сном честного труженика Квинта.

— Поставь, — зашипела она, тоже не желая мешать отсыпаться Квинту. — Обещала, поеду. И знаешь, я и правда хочу в горячую ванну.

По дороге Гайя, немного разгулявшаяся на свежем воздухе, рассказала Марсу о том, как познакомилась с новым врачом и уже помогла ему обосноваться в госпитале.

— Как по первому впечатлению, то я спокойна. Насчет профессионализма доверяю Рените. Она там бывает часто, знает всех. Но он же еще и воином должен быть.

— И как? — их кони мерно ступали рядом, и Марс с Гайей вели неторопливый разговор.

— Молодой, полный сил, но не юнец. И отец у него врач, так что представляет себе и вызовы к больным среди ночи, и все прочие прелести этой профессии. И на службу согласился идти с радостью.

— Ребята на эти перемены как отреагировали?

— Не успели еще. И чем позже им представится случай «познакомиться» с врачом поближе, тем лучше. Согласен? Но Рутилием он занялся сразу. И ни одного критического замечания в адрес Рениты.

— А было за что? Она безупречна.

— Кто знает. Она же заканчивала перевязку уже в родах. Могла оплошать где.

— Это да. Она нежная такая, — согласился Марс. — Не представляю, как она с болью справилась. Я искренне боялся, что кричать на весь лагерь будет так, что с города не только урбанарии, но и вигилы примчатся.

— Заслуга Тараниса.

Марс даже не попытался помочь Гайе сойти с коня — они спрыгнули на землю одновременно, и их доспехи звякнули тоже одновременно. Но вот войдя с ней в атриум, он не удержался — протянул руку к ее плащу:

— Позволь мне поухаживать за тобой. Ты же моя почетная гостья…

Гайя не стала возражать, и Марс вслед за плащом потянулся к застежкам ее доспехов, безошибочно нащупав их на спине девушки.

— Я сама, — негромко сказала она, но не сделала попыток отстраниться, и Марс освободил ее от тяжести кожи и металла, а затем сбросил и свои.

— Ты чего больше хочешь? Поесть? Ванну?

— Спать, — улыбнулась она ему невеселой улыбкой. — Да вот только боюсь, не засну.

— Рыбка? — тихонько спросил Марс, заметив, как помрачнело ее лицо.

Гайя кивнула.

Марс промолчал, вспоминая, как у погребального костра Дарий вдруг спросил у него:

— Все хотел спросить про Гайю… какой она была.

— В смысле?

— Каким чудом Гайя выжила во всех боях?

— Чудом… — отозвался Марс, погружаясь в воспоминания своей юности. — А еще, она более сдержанная и рано повзрослела.

— Она не была такой непосредственной и восторженной девочкой, когда ты ее встретил?

— Боюсь, она никогда ею не была. А армия просто оказалась созвучна ее сущности.

— А моя Ксения просто жила. И любила все, что дает жизнь. Ей нравилось быть сильной и быстрой. Нравились новые ощущения. Разве Гайя в восемнадцать лет не была такой?

— Честно говоря, мне первый год службы дался слишком тяжело. И она мне помогала, поддерживала. Но как-то я тогда не особо о ней задумывался как о девушке.

— А когда задумался?

— Когда искал среди трупов на поле боя. И нашел с копьем в бедре. И пока нес ее на руках, спотыкаясь во всей этой мешанине железа и крови, она ни разу не застонала и даже попыталась мне улыбнуться. И глаза ее я тогда впервые разглядел… совсем близко от себя… Они цвет меняли от боли. И были такими, как у взрослых воинов. Это трудно выразить. Но у девятнадцатилетней девушки были глаза прошедшего сотни схваток легионера. И это было страшно.

— Но ты же не испугался?

— Испугался. И не знал, что лучше, в тот момент. Мысль билась, что останется калекой и не простит мне, что сам сразу горло не перерезал. Вот тогда и понял, что она красавица, словно сама Минерва спустилась с Олимпа, чтобы помочь нам победить в том бою.

— Но она выжила. А Ксения нет, — промолвил Дарий и снова погрузился в отстраненное забытье, и только отблеск пламени играл в его подернутых холодным пеплом глазах.

И вот теперь Марс вспомнил и этот разговор, и ту юную девочку, мужавшую у него на глазах — и покрывавшуюся шрамами, как они все. Они оставляли за собой мощеные дороги, проложенные по полям и лесам покоренных германских племен, а в отместку борозды оставались на их жилистых, привыкших к любой погоде и тяжестям, телах.

Сейчас она снова была рядом — все такая же красивая, только в золотых волосах пряталась густая проседь, делая их похожими с Рагнаром, волосы которого тоже переливались всеми оттенками золотистых тонов от платины до червонного золота. Марс осторожно расстегнул фибулы ее туники, и она не шелохнулась, давая ткани соскользнуть к ногам. А дальше он увидел ее драконов, и снова потерял голову:

— Моя гордая девочка… Никто не увидит твоих шрамов теперь… но я-то знаю каждый, как и ты мои. И те, что на сердце, тоже.