Невеста смерти

Гайя завернулась в простыню и вышла на террасу, любуясь встающим над городом утром — хораприму она проспала, и теперь прислушивалась к шумным стайкам детей, бегущих в грамматические школы, крикам разносчиков продуктов и угля, грохоту прошагавшего по улице патруля то ли вигилов, то ли урбанариев.

Она размышляла, чем же закончился вчерашний поединок Дария и незнакомого нахала-офицера. А то, что это был офицер, причем боевой и явно заслуженно оказавшийся на пиру во дворце императора, и позволивший себе такое не особенно вольное по римским меркам, но все же нахальное поведение — она не сомневалась. Гайя, конечно, не ушла бы спокойно из зала, если бы не была уверена, что поединок закончится сразу же после ее ухода. Она нарочно призадержалась на пару мгновений у закрывшихся за ее спиной резных дубовых дверей — и с удовлетворением услышала, как прекратился звон клинков и заиграли флейты и арфа. Оставалось надеяться, что Дарий не получил очередной раны, что было бы ему совсем некстати. Но и тут Гайя была спокойна — случись что серьезное, забегали бы многочисленные прислуживающие в триклинии рабы, позвали бы за врачом. А раз ничего подобного не происходило — значит, ничего и не случилось.

— Достойнейшая матрона… Доблестный трибун, — управляющий так и не разобрался, как обращаться к своей молодой хозяйке, и, хоть она ни разу не повысила на него или других домашних рабов голос, все же избегал сурового взгляда девушки и ее недовольства тем более.

— Да? — она обернулась, раздумывая о том, как же быстро избаловалась среди этих подушек, ванны, террасы и готовых подавать обед по первому ее требованию рабынь.

— К тебе посетитель.

— Кто?

— Очередной офицер. К тебе же кроме один раз заглянувшей Клеомы, никто другой и не захаживает, — в голосе управляющего не было явной издевки, но чувствовалось, что не складывается какая-то мозаика у него в голове.

— Он представился?

— Лонгин Пробус, когорта спекулаторум, — передал ей слово в слово управляющий, и она вздохнула, припоминая воина с таким именем.

Имя не сказало ей ничего, кроме того, что когномен «Честный» дорогого стоит, если все наследники этой фамилии у наследовали хоть частичку настолько выдающегося качества своего далекого предка, что оно стало родовым именем.

— Подожди, — махнула она управляющему. — Пусть подождет в атриуме. Предложи мульс и фрукты. Я быстро.

Она вихрем пронеслась в свою спальню, отточенными за долгие годы движениями облачилась в форму и даже захватила шлем, не говоря уже о мече, привычно расположившемся у бедра. И не удержалась от искушения — подошла к столику с косметикой, которой пришлось срочно обзавестись, легкими аккуратными мазками подвела глаза, сделав их еще больше и выразительнее. Подумала — и вставила в уши небольшие серьги, похожие на серебряные капельки с синей бусинкой внизу. Такая же подвеска на цепочке украсила ее грудь, едва виднеясь там, где начиналась нагрудная пластина доспеха.

Широким, но беззвучным, несмотря на подкованные кальцеи, шагом она вышла в атриум — и обомлела. Мужчина стоял к ней спиной, в спокойной и ровной позе созерцая золотых рыбок в имплювии, и она узнала вчерашнего обидчика.

— Слушаю тебя, доблестный офицер, — она постаралась быть как можно более официальной.

Он резко обернулся на звук ее голоса, и Гайя поняла, что в очередной раз напугала человека, подкравшись незаметно. На безупречно вычищенных доспехах посетителя сияли знаки отличия трибуна, и Гайя в душе обрадовалась — они были в одном звании, ей не придется довершать свое вчерашее унижение необходимостью вытягиваться перед ним в струнку.

Они обменялись приветственными жестами, и Гайя, глядя ему в глаза, ждала его доклада — он прибыл к ней, и должен был хотя бы изложить цель визита. Но мужчина смотрел на нее расширенными глазами несколько мгновений, не решаясь раскрыть рот. А рот его был великолепен — узкие, четко очереченные чувственные губы, слегка тронутые жестокой полуусмешкой, их дополнял твердый, чуть раздвоенный подбородок и все остальные черты лица, которые она разглядела в полутемном триклинии накануне ночью.

И тут до Гайи дошла причина его замешательства — он тоже узнал ее, но не был уверен, и теперь мучительно сопоставлял образы. Она пришла ему на выручку:

— Гайя Флавия, трибун когорты спекулаторум. Что привело тебя, доблестный трибун, в мое скромное жилище? Какой-то личный вопрос? Если служебный, то сразу предупреждаю, я в отпуске по ранению, и могу не владеть всей ситуацией. Тогда тебе лучше обратиться к префекту когорты, Секстусу Фонтею.

Трибун выслушал ее, глядя в глаза своими спокойными, умными глазами без тени в них вчерашнего нахальства и заносчивости, а затем протянул руку:

— Прежде всего, доблестный трибун, хотел принести свои извинения, — он склонил седеющую голову, а затем совсем с простой интонацией добавил. — Ата попутала. И Бахус.

— Целая армия вредителей, как я посмотрю. — усмехнулась Гайя, пожимая его руку. — Ладно, забыли.