Невеста смерти

Маркета повернулась к северу, думая о Праге и о докторе Хорчицком – нет, не «докторе Хорчицком», а о «Якобе», который писал письма, доверял ей. Который поцеловал ее. Что он подумает, когда услышит, что она в столице, гостит у доктора Мингониуса? Сможет ли она доверить ему тайну, открыть, кто именно лечил королевского сына, или такая откровенность слишком опасна?

Сверху донесся свист, и дочь цирюльника подняла голову.

Дон Юлий стоял у окна, смотрел на нее и указывал на загорающиеся в небе звезды.

А потом раскинул руки, призывая ее к себе.

По спине девушки пробежал холодок. Она вспомнила, как уже видела кое-кого еще – призрака в белом, тоже призывавшего ее.

– Маркета! – прозвучал в тишине громкий голос ее матери. – Маркета! Да не стой же ты, как дурочка, на холоде! Я тебя ищу.

Пани Пихлерова тоже посмотрела вверх, прищурилась и увидела принца.

– Тебя зовет? – возбужденно прошептала она. – Твои глаза помоложе и видят получше моих. Так это он, габсбургский принц?

Безумный смех разлетелся эхом над рекой, и дон Юлий отступил в темноту.

– Он самый! И звал мою Маркету! – всплеснула руками Люси.

– Мама, не надо! Пожалуйста! – взмолилась ее дочь.

– Нет. Слушай! – Женщина схватила Маркету за руку и потянула, так что ей пришлось повернуться. – Не будь себялюбкой! Ты хоть представляешь, что могла бы дать нашей семье связь с принцем? Подумай о близняшках. Им что, так и таскать воду до старости? Ты же за наших городских парней выходить не хочешь. Думаешь, ты, Маркета Пихлерова, найдешь себе кого-то получше Габсбурга?

Девушка опустила глаза.

– Он с тобой амуры разводил? – спросила ее мать.

Маркета покраснела и отвернулась.

– Так и есть, разводил! – без слов поняла ее Люси. – Ну, девонька, нельзя все время только о себе думать. Если принц проявляет интерес, надо отвечать.

– Он сумасшедший, мама, – прошептала девушка. – Сумасшедший!

– Он – Габсбург! – Мать схватила Маркету за плечи. – Габсбург, который может всю нашу жизнь изменить. Кто ты такая, чтобы решать за всех нас?!

Сильные пальцы банщицы впились ей в плечи.

– Не разочаровывай нас, дочка. Мы все для тебя старались. И я тебя из бани отпускала, чтобы ты с отцом поработала. Спина у меня не железная, всю жизнь ведра-то поднимать.

Маркета вздохнула. Она знала, что это материнским трудом и потом оплачиваются отцовские книги и путешествия в Вену, что это ее заботами им всем есть чем пообедать и что надеть.

– Мужчина по твоей ласке сохнет, так почему бы не дать, чего он хочет? – шептала старшая Пихлерова. – Может, твоя любовь да доверие – это и есть то лекарство, что ему надобно. И уж Господь точно тебя накажет, коли не дашь ему такого шанса.

Девушка обернулась к замку. Она помнила губы своего пациента, помнила наслаждение от его вкуса и запаха. Это воспоминание и сейчас отозвалось в ней коротким трепетом. Откуда-то снова выплыло лицо Якоба Хорчицкого. Его письмо… Предупреждал ли он ее или беспокоился о ней? Она отогнала эту мысль. Дон Юлий хотел ее. Это она знала точно.

Якоб писал по большей части о науке и о тамошних, пражских новостях. Ни одного теплого слова. Ни даже намека. Может, придворный алхимик просто использует ее как осведомительницу? А тот нежный поцелуй? А шарф, повязывая который, он как бы невзначай коснулся ее шеи? Только вот было это все так давно…

Внимательно наблюдавшая за дочерью Люси Пихлерова чуть заметно улыбнулась.

– Принц-то – улов куда как получше пивовара, а?

Маркета отыскала в темноте глаза матери. Пивовар да его жадные руки – вот что ее ждет.

– Ну же, дочка, порадуй родителей! У меня уже и придумка есть, как взять в полон габсбургское сердце…

* * *

Часом позже Маркета выбралась из горячей бочки, распространяя аромат лаванды и розмарина. Мать надела на нее новую белую рубашку, ту, что дала ей для поездки в Прагу швея, синюю юбку и красивую красную безрукавку, а в сорочку сунула голубиную траву.

– Вот так. А теперь ступай да отнеси ему эти пироги. – Люси вручила дочери корзинку, застеленную клетчатой тряпицей.

– Но… Мама, меня не оставят с ним наедине, если только за дверью не будет доктора Мингониуса, – попыталась протестовать девушка.

– Твой доктор Мингониус сидит в таверне дяди Радека. – Пани Пихлерова чуть ли не вытолкала дочку за дверь. – Я сама его там видела, когда Радеку обед относила.

– Стражники одну меня не пропустят. Это невозможно!

– Ты – девочка смышленая. Что-нибудь придумаешь. Ступай, да не огорчай мать! – В голосе Люси зазвенели жесткие нотки. – А если не вернешься сегодня – я пойму. О семье думай. А я помечтаю про тебя да королевского сына.

С этими словами она поцеловала старшую дочь в лоб и без лишних церемоний выпроводила ее за дверь.

* * *

Что же склонило ее поддаться на уговоры матери? Долг перед семьей? Полная луна над Чески-Крумловом? Память о мягких губах дона Юлия и его игривых укусах, об аромате тонких итальянских благовоний вперемешку с запахом пота, о сладком вкусе вина и пирожных в его дыхании? Другого такого, кто так бы пах, а еще так нежно гладил и целовал ее, в Чески-Крумлове не было. Никогда.