Невеста смерти

Доктор отвернулся и быстро зашагал по коридору к своей комнате, где, запертая в сундуке, хранилась Книга Чудес. В какой-то момент он ощутил нечто вроде покалывания в шее, но удержался и не стал оборачиваться, дабы убедиться, что никто не идет за ним следом.

Глава 21. Королевские сады Праги

Поздняя осень всегда навевала грусть на Якоба Хорчицкого. Экзотическая многоцветная красота пышных королевских садов увядала, меркла и умирала вместе с чахнущим солнцем и холодеющей землей, тронутой первыми заморозками.

Хорчицкий уже наказал садовникам прикрыть луковицы тюльпанов слоем грунта и конского навоза, дабы защитить от суровых богемских холодов драгоценные цветы, купленные им лично в дополнение к первой партии, приобретенной еще в 1554 году. Луковицы он взял у турецкого купца из Константинополя, когда вел переговоры с одним сирийским торговцем, обязавшимся доставить гиацинты и нарциссы с Ближнего Востока.

Виноградные лозы и фруктовые деревца Якоб подрезал самолично, не позволяя посторонним трогать заскорузлые побеги, чудесным образом произрастающие из северной земли и прижившиеся на ней благодаря стараниям и нежной заботе Фердинанда I, деда короля Рудольфа.

Опершись на лопату, ученый устало вздохнул. Все вокруг как будто умирало. Или засыпало, поправил он себя, не желая предаваться мрачным мыслям. Настало время отдохнуть, набраться сил и приготовиться к весне, пока еще такой далекой…

Воображение нарисовало ботанику снежную зиму в монастыре и спящий под белым снежным одеялом симпатичный городок Чески-Крумлов. Интересно, как там дела у красавицы Маркеты? Продолжает ли она изучать труды Парацельса? При мысли о ее решимости лицо Хорчицкого дрогнуло в улыбке. Увы, как бы ни старалась Маркета, мечта ее невозможна.

Медик вдруг поймал себя на том, что очарован ею. Будучи ботаником и распорядителем этого фантастического сада, он, встречая новое растение, срисовывал его в свой журнал тщательно и во всех подробностях – корневая система, листья, плоды, цветы, стебли, семена, усики… И в тот день, увидев Маркету в бане, Якоб испытал такое же сильное желание нарисовать ее – непослушные волосы и сияющие серо-голубые глаза.

Он помнил ее восхитительные руки, сильные и умелые, скользившие по его спине, разминавшие окоченелые мышцы, выдавливавшие из них усталость. Помнил, как она застыла перед ним, когда нужно было, как и полагается банщице, помыть у него между ног.

Какая странная банщица… На удивление скромная и невинная. Медик достал из кармана ее последнее письмо и перечитал – не в первый уже раз.