– Ах ты негодник! – вскричала пани Млынаркова и повернулась к наглецу спиной. – Я пришлю сыновей, и они поколотят тебя за такую наглость!
Катарина схватила мать за руку и зашептала ей на ухо:
– Всего лишь поцелуй, мама! Я очень хочу написать Маркете!
– Ты не будешь целовать этого мошенника! – грозно заявила жена мельника.
– Мы вполне можем позволить себе отдавать по буханке хлеба две недели. Ты же знаешь, что можем!
Мать посмотрела в печальное лицо дочери, заглянула в ее умоляющие глаза, а потом снова повернулась к писцу, сурово прищурилась и процедила сквозь зубы:
– Поцелуй? Какой поцелуй?
– Просто поцелуй. В губы, – отозвался тот.
– Невозможно! – отрезала пани Млынаркова, и ее пухлые щеки затряслись от возмущения.
Писарь с безразличным видом пожал плечами, после чего бросил еще один взгляд на Катарину, на ее длинные белокурые волосы.
– Ладно. Только для нее – поцелуй в щеку. Медленно. Чтобы я почувствовал на себе ее дыхание. И буханка хлеба в течение двух недель.
– Договорились! – воскликнула девушка, которая привыкла торговаться и знала, в какой момент следует ударить по рукам.
Необычная троица исчезла за таверной дяди Радека, где Катарина, убедившись, что их никто не видит, поцеловала молодого человека в щеку, овеяв его лицо сладким дыханием.
Она испытала тайное удовлетворение, когда писец покраснел, как свекла зеленщика, и пообещал, что напишет письмо, которое растопит сердце ее подруги. Но, оговорился он, это послание не превысит ста слов – в противном случае потребуется еще один поцелуй, на этот раз уж точно в губы.
Через два дня письмо было доставлено в дом Аннабеллы. В нем говорилось:
Слезы выступили на глазах Маркеты при виде выведенных чернилами на пергаменте слов подруги. Интересно, как дочь пекаря смогла оплатить услуги писаря? Ей недоставало Катарины, не хватало ее дружбы, и часто по ночам, в глубине подземелья, она вспоминала ее хрипловатый, беззаботный смех.
Маркета решила при первой же возможности послать подруге весточку.
Аннабелла вела себя странно. Не находя себе места, молодая целительница снова и снова, как кошка, расхаживала по земляному полу в своем доме на улице Длоуха. Начиная произносить заклинание, она забывала слова, а забредая в погреб, призывала духов, и ее голос отдавался в глубоком подвале глухим эхом.
– Что случилось, Аннабелла? – спросила Маркета однажды вечером, застав подругу увлеченно беседующей с кошками.
Знахарка вздохнула.
– Пришло время новой Аннабелле явиться в этот мир.
Маркета чуть не рассмеялась – эта девушка никогда не проявляла к мужчинам ни малейшего интереса. За исключением Зикмунда Пихлера, который приходил навестить дочь и почитать великую Книгу Парацельса, ни один мужчина ни разу не переступал порог дома колдуньи.
В этом доме пахло женщинами – поколениями женщин. Женским присутствием дышали простыни, а утрамбованный земляной пол был пропитан их потом и слезами. Сладкое дыхание девочек и сухой, дребезжащий кашель старух висели в спертом воздухе древнего жилища.
– Ты ведь знаешь, как появляются дети? – поддразнила хозяйку Маркета.
Аннабелла раздраженно отмахнулась.
– Да, да, я знаю, что в этом участвует мужчина. – Она с отстраненным видом накручивала на палец локон своих огненно-рыжих волос.
Ее гостья села рядом на деревянную скамью и погладила подругу по длинным волосам. Аннабелла принялась нервно теребить подол.
– Я не могу представить тебя с мужчиной. Не больше, чем тетю Людмилу с ухажером, – сказала дочь цирюльника.
Голос знахарки прозвучал глухо, словно откуда-то издалека.
– Мужчина нужен не абы какой. Будущая Аннабелла должна быть зачата в идеальном союзе. Это должен быть человек добродетельный, ученый и сострадательный. Увы, я не вижу никого, кто мог бы стать отцом такого замечательного ребенка.