Невеста на уикенд

А дальше: забрать документы на работе, распрощавшись с фирмой, с которой уже сроднилась, отдать ключи соседке и сесть в первый же скорый поезд. Мысленно прощаясь с любым напоминанием о себе в моей жизни Ильи. 

Люблю. Люблю так сильно, что рассыпаюсь. С каждым днем все сильней и сильней. Буквально разваливаюсь на глазах. В зеркало по прошествии этих дней лучше вообще не смотреть. Глаза красные, опухшие и зареванные, лицо бледное, и остались от моей фигурки только кожа да кости. Ужасная картина. 

И иногда ночами, когда не спится, а это практически каждую ночь, думаю: ну и кому я сделала лучше? Отключила мобильный и не включаю, кому от этого стало легче? А потом начинаю думать, как воспринял мой уход Илья? Как он? Что с ним? Может, вообще я зря прячусь, и он уже и думать забыл о какой-то там Насте? И от таких мыслей становится только больнее.

Лучше вообще не думать. Только как? У меня совершенно точно не получается.

– Настя! – слышу приказ подруги с улицы, – живо поднимай свою пятую точку и тащи в беседку!

– Ксюша, внученька, что за выражения! – возмущенный вскрик бабы Римы.

–У-у-ух! 

Нравится мне это или нет, но приходится встать и, накинув поверх пижамы толстовку, выйти на улицу. А там… солнышко. Яркое и теплое, ласкает своими лучами кожу, согревая. Однако мне все равно холодно. Словно мороз поселился внутри меня и никогда не покидает, и что в плюс тридцать, что в плюс двадцать – он со мной. Он мое нормальное состояние. Теперь. И это не шутки. Меня морозит, колотит, и я никак не могу согреться! Ну, только если под двумя одеялами в ворохе подушек и теплой кофте. Что со мной происходит, не пойму. 

– Давай за стол, деточка, нужно поесть, – суетится баба Рима, гремя тарелками, а Ксю, грустно улыбнувшись, наблюдает за каждым моим ленивым движением. 

– Ну вот, ты выползла из своей пещеры, уже неплохо,  – подмигивает подруга, стараясь все эти дни подбодрить и поддержать, заткнуть мои страдания своим жизнелюбием.

– Спасибо, баб Рим. Ксю... – выдавливаю из себя улыбку и присаживаюсь на стул, до самых пальчиков натягивая рукава теплой кофты.

– Так и морозит? – устраивается напротив бабушка Ксюши. Бойкая, активная и интересная бабулька чуть за семьдесят, у которой вечно жизнь кипит и дел невпроворот. А впрочем, люди СССР   все такие, найдут работу даже из ничего. Кажется, у них эти огородные дела не заканчиваются никогда. Ни на минуту! И вот сколько мы живем у Римы, она с завидным рвением и внучку впрягает в бесконечную прополку, поливку и прочие прелести дачной жизни. Меня же девушки пока не трогают. Опасаются. Чего? Не знаю, но Ксю говорит, что я как бомба замедленного действия, и как рванет, когда, а главное, в какую сторону – непонятно.

– Морозит, – обхватываю ладошками кружку с горячим чаем, пряча в темно-коричневой жидкости свой взгляд.

– Ох, не к добру это, не к добру, девоньки.

– Да это нервное, бабуль.

– Дай Бог, дай Бог, – машет ладошкой баба Рима и смотрит на меня в упор. – Потому что, если это не нервное, боюсь, скоро в твоей жизни, Настасья, что-то сильно и даже кардинально поменяется.

– Что это значит? – удивленно вскидываю взгляд, смотря прямо в чарующе синие глаза старушки. – О чем вы…

– Нервное, баб Рим! – перебивает меня Ксю, стреляя глазами в родственницу. 

– Ну, как знаете, – пожимает плечами женщина. – Ну, хватит болтать, давайте за чай с плюшками, да потом на огород. Дел у нас сегодня с тобой, Ксения, невпроворот. 

И больше ни слова поперек. Пьем чай, едим плюшки, а в моем случае – делаем вид, и потом на грядки. И так изо дня в день. 

Я зависла. 

Я не знаю, куда “иду” и что хочу от жизни дальше. Словно до уикенда был человек. Была амбициозная, шустрая, мечтающая Настя, а после уикенда – нет ее. 

Выгорела. От любви. Сожгла себя дотла и теперь даже мысли о будущем и о том, что однажды придется снова ЖИТЬ – пугают. 

После завтрака баба Рима с Ксюшей уходят на огород, а я берусь впервые за эти дни сделать хоть что-то полезное – помыть посуду. Неторопливо, ослабевшими руками, стою и уже битый час натираю одну и ту же тарелку, словно за своими мыслями провалилась во временную трубу. А все потому, что на глаза попались черные чашки. Черные-черные. Темные. Как глаза Сокольского. 

Больная. Сумасшедшая, но я не могу выкинуть его из головы. Не получается! Образ любимого мужчины то и дело возникает перед глазами, а мозг не устает строить догадки и подкидывать пищу для размышлений.

Я соскучилась. Ужасно. Мне бы обнять. Прижаться к его сильному телу, оказаться в его крепких объятиях и забыть все произошедшее, как страшный сон, но тут же возникает одно огромное “но”. Эмма. Его мать. Его семья, что меня не приняла, и тут же осаждаю себя, напоминая, что это мое было решение уйти. Мое. И ничье больше.

А значит, мне с ним и жить.

В итоге, бросив это дело, как и все дни, я сдаюсь. Ухожу. Закрываю шторы на окнах в комнате и заползаю с носом под одеяло. 

Еще один день пройдет вот так. В коконе, в котором взрослая и до недавнего времени разумная, я прячусь от жизни, от проблем, от будущего, от настоящего и от того, в чем боюсь признаться даже сама себе.

И да.