— Вера, — позвал Костя. Я обернулась и посмотрела вопросительно. — Я не жалею. Правда. Я хотел тебя поцеловать.
— А я хотела ответить, — сказала я.
— Хорошо, — произнес шеф. — Значит, мы оба сделали то, что хотели, и укорять нам друг друга и себя не за что.
— Не за что, — я отвернулась от него.
— Значит, всё по-прежнему?
— Да, — я пожала плечами. — Всё по-прежнему.
Мы снова замолчали. Но эта тишина нервировала. Как бы там ни было, но хотелось вернуть непринужденность нашего общения, и я ухватилась за то, что первым пришло мне на ум.
— Еще раз разбудишь меня воплем в ухо, я тебя загрызу.
— У меня не было выбора, — с готовностью отозвался Костя. — Я негодовал. Ты презрела мою нежность. Ответила пафосным храпом.
— Чего?! — я порывисто обернулась, пылая праведным возмущением.
— Вообще не вру, — шеф ударил себя кулачищем в молодецкую грудь. После скосил на меня глаза и произнес трагическим тоном: — Дорогая, я должен открыть тебе страшную правду — ты храпишь.
— Ну, знаешь, — угрожающе тихо ответила я, оттянув горловину платья. — Вот теперь ты точно нарвался.
— Будешь бить? — полюбопытствовал Костя. — Напоминаю, я веду машину, и любые боевые действия приведут к аварии.
Я покивала, соглашаясь, после протянула руку и ущипнула его за ногу. Колчановский возмущенно округлил глаза, и я ущипнула его снова.
— Нечестно! — воскликнул шеф. — Я же не могу ни защититься, ни ответить!
И я ущипнула его в третий раз, назидательно ответив:
— Бить девочек нельзя.
— Ты не девочка, ты…
Я прищурилась, ожидая, чем он закончит свою фразу, но Колчановский неожиданно произнес:
— Я вообще-то дурак. Выпал из колыбели, если помнишь.
— Справка есть?
— Будет, — уверенно кивнул шеф.
— Вот когда будет, тогда и поговорим, — усмехнулась я и протянула руку в четвертый раз…
— Мой адвокат лучше справки! — воскликнул Костик, прикрывая ногу ладонью. Я ущипнула его за тыльную сторону ладони. — Ай! Вера, я ведь мстить буду!
— Еще и мстительный, — удовлетворенно отозвалась я.
— Да просто отвратительный тип, — осклабился шеф. — Ай! Ну всё, Кольцова, ты нарвалась, — кровожадно пообещал Константин Горыныч. — Мы еще останемся наедине, я всё тебе припомню.
— Поглядим, — ухмыльнулась я.
Шеф нацелил на меня палец, после провел им по горлу и многообещающе произнес:
— Ходи и оглядывайся. У меня долгая память, длинные руки и…
— И ты — дурак.
— Да! — торжествующе кивнул Костик и покосился на меня: — Это я тоже запомнил.
— Забудешь, адвокат напомнит.
— Я всё сказал, — отчеканил Колчановский и добавил: — Но ничего не забыл.
— Еще бы, столько раз повторил, — деловито кивнула я. — Лучше запиши, я бы на твою память не стала надеяться.
— Синяки напомнят.
Вот так мы доехали до места, играя в словесный пинг-понг. Привычное и даже любимое занятие вернуло утраченное было душевное равновесие, и неловкость от внезапного порыва была сглажена. Так что из машины выходили уже собранными и готовыми продолжить гастроль. Костик обнял меня за талию и повел к зданию аэропорта.
— Всё будет хорошо, — улыбнулся мне шеф. — Тебе никто не испортит настроения, обещаю. Эта честь принадлежит только мне, и делиться ею я ни с кем не собираюсь.
— Утешил, — усмехнулась я.
— Кто, если не я? — философски произнес Колчановский. — Готова?
— Как пионер, — ответила я, и мы шагнули в двери.
Встреча с опекунами неумолимо приближалась. И когда Костя вдруг встрепенулся и махнул кому-то еще невидимому мне рукой, я лишь вздохнула:
— Ох, мамочка, — и растянула губы в приветливой улыбке…
ГЛАВА 20
Вечер накрыл Гардан теплым удушливым покрывалом. Ветер, устав работать летать над городом, махнул на него призрачным крылом и умчался в неизвестные дали, а может, духота доконала и его. И теперь ветер дремал, свернувшись в клубок под каким-нибудь кустом, как рыжий кот Марсель. В любом случае, на улице оставаться было тяжко, и мы перебрались в дом, где имелся кондиционер. Должно быть, обрадованный тем, что люди предпочли его капризному и вероломному ветру, кондей трудился изо всех своих кондиционерских сил, возвращая обитателям адвокатского дома жажду жизни и доброе расположение духа. Хвала создателю умной техники!
Станислав Сергеевич негромко общался с сыном и воспитанником, потягивая коньяк из широкого стакана. Мужчины обсуждали темы, в которых официанткам разбираться вроде как не полагалось. Впрочем, бухгалтеры тоже не особо понимали то, о чем рассуждали с умными лицами два бизнесмена и один адвокат. Потому я сосредоточила свое внимание на Элеоноре Адольфовне и Люсе, которые болтали, как старые подружки, живо обсуждая каких-то общих знакомых, насколько поняла, родственников Станислава Сергеевича. Но в этом разговоре я могла оставаться лишь зрителем, потому что не знала тех, о ком по-свойски сплетничали свекровь и невестка.