Невеста на уикэнд

— Мокрая и злая, — констатировал он. — Пир-ранья.

— Не подлизывайся, — ответила я. — Ты всё равно гоблин. Где мой завтрак?

— На кухне, — произнес шеф и даже указал рукой на дверь, наверное, чтобы я случайно не перепутала выход из комнаты с дверью шкафа. Заботливый же. По-гоблински, правда, но от души, не иначе. — Ты на меня рычала, я обиделся. Теперь ухаживай за собой сама.

— А как же Люся с Шуриком? — прищурилась я.

— Мадам и мсье работать изволят, — уведомил меня женишок. — Через два часа вернутся. Так что родителей поедем встречать мы с тобой.

Я гулко сглотнула и рванула в сторону двери — времени-то, оказывается, не так много в запасе.

— Не мог раньше разбудить? — сердито спросила я, выходя из комнаты.

— Я пытался, но вас же, королев, из пушки не разбудишь, — откликнулся шеф.

— Не так будил, — буркнула я.

— А когда разбудил так, чтобы уж наверняка проснулась, ты обиделась и поругалась со мной. Сама не знаешь, чего тебе надо.

Я обернулась и обнаружила Костика за своей спиной. Он развел руками, вопрошая: «Что?». Покачав головой, я вошла на кухню. Колчановский сразу уселся за стол и велел:

— Корми меня, женщина. Мои яства ты презрела, теперь трудись сама во имя нашего общего блага. Искупи вину, утоли печали. Короче, дай жрать!

— Не командуй, не на работе, — усмехнулась я и начала готовить завтрак заново.

У Люси на кухне стоял старый добрый бумбокс. Ради любопытства, что слушает мадам адвокатесса, пока готовит, я включила магнитофон, и из динамиков полилось задорное:

The kisses of the sun

Were sweet. I didn't blink,

I let it in my eyes –

Like an exotic dream.

The radio playing songs,

That I have never heard.

I don't know what to say,

Oh, not another word!

Усмехнувшись, я запела, знакомые с детства слова, но по-русски:

Что произошло? Сама не понимаю –

Песенку одну весь день я напеваю.

Все мои друзья поют со мною вместе,

Может быть, и вы споете эту песню?

Эту песню группы «Руки вверх» часто включала мама, когда я была маленькой. А когда в двухтысячном вышел англоязычный кавер группы ATC «Around the world», мама начала слушать и ее, но пела упорно знакомые слова «Песенки». И вскоре, внимая веселенькому легкому мотивчику, я уже не думала о том, что у меня имеется зритель. Пританцовывая у плиты, пока готовился омлет, я подпевала в деревянную лопатку:

Ла-ла-ла-ла весь день я напеваю.

Ла-ла-ла-ла весь день я повторяю.

Песня закончилась, и я запустила ее сначала. И на стол я накрывала, продолжая пританцовывать под жизнеутверждающую мелодию. А когда оказалась рядом с Костей, чтобы поставить рядом с тарелкой чашку с кофе, подняла на него взгляд…

— Ла-ла-ла… ла, — машинально произнесла я.

— Ла, — чуть хрипловато отозвался эхом шеф, и я оказалась сидящей на его коленях, даже не заметив, как он, перехватив запястье освободившейся от чашки руки, дернул меня к себе. Мы несколько бесконечно долгих мгновений мерились взглядом, а потом Костя прошептал: — Ох, Верка…

Он прижался к моим губам, и я судорожно вцепилась ему в плечи, потому что мир вдруг поплыл перед глазами, слился в разноцветную пелену. Сам воздух показался густым и горячим, а в ушах продолжал звучать шепот, больше похожий на судорожный вздох: «Ох, Верка…». Отчаянно зажмурившись, я обхватила Костю за шею и ответила на его поцелуй. Было страшно разомкнуть объятья и потерять этот короткий миг сказки.

Я чувствовала тепло его ладони, лежавшей на моей спине, и до крика боялась обернуться и обнаружить в дверном проеме зрителя, для которого предназначался весь этот страстный порыв. Но поцелуй всё длился, и никто не издавал вежливое покашливание, чтобы обнаружить свое присутствие, или смешок, не спешил подначить парочку голубков или просто пожелать доброго утра.

И когда шеф выпустил меня из ловушки своих губ, я, прерывисто вздохнув, обернулась. За спиной никто не обнаружился. Мы по-прежнему были одни, и поцелуй действительно предназначался только мне. Я снова посмотрела на Костю, и он ответил мне растерянной улыбкой, словно сам только очнулся и обнаружил меня на своих коленях. Шеф поджал губы, будто удостоверялся, что на них всё еще остался след поцелуя, после приоткрыл рот, кажется, собираясь что-то сказать, но снова его закрыл и кашлянул, прочищая горло.

— Будем завтракать? — севшим голосом спросила я. — Время идет.

— Да, надо спешить, — отозвался Колчановский.

— Да, надо, — эхом откликнулась я и встала с его колен.

Костя не удерживал. Он опустил рассеянный взгляд на тарелку с куском омлета и взялся за вилку. Я отвернулась, облизала губы, на который всё еще горел след поцелуя, слишком порывистого, слишком… искреннего, чтобы сразу выкинуть его из головы. И когда я села напротив шефа, то не сумела удержать вопросительный взгляд. Он слегка нахмурился, но не спешил ответить на невысказанный вслух вопрос. И этот поцелуй, словно топор палача, вдруг завис над нами, мешая вернуть непринужденный тон.

Медленно выдохнув, я принялась за завтрак, больше не чувствуя ни аппетита, ни вкуса. Колчановский меланхолично ковырял вилкой омлет, находясь в похожем на мое состоянии. Наконец он сделал глоток кофе и произнес: