Невеста моего брата

— Когда ты ляжешь спать, этого не будет видно, — сказала Аннабель.

Она вздохнула, и я понял, что она осознала, что я не Фабьен, что я не могу его заменить и что, следовательно, со мной ей не удастся его забыть. Я зарылся в простынях, чувствуя, что она вот-вот выгонит меня из своего дома. Аннабель зашла в ванную комнату. Когда она оттуда вышла, она была совершенно голая.

— У тебя нет пижамы?

— Я ее никогда не ношу.

— Тогда возьми мою. «Мою» не надо понимать буквально.

— Оставь ее. Так лучше.

— Для того, чем мы не будем заниматься?

Она сказала, что я дурак. Теперь мне нужно рассказать о нашей первой ночи нефизической любви. Ласки затягивались, не завершаясь ничем. Аннабель мне не позволила ни видеть, ни трогать ее спину. Я занимался ее плечами, шеей, попкой. Ногами тоже. Нет никакого способа сопротивляться тому, кто вам массирует ноги, однако Аннабель его нашла: она заснула. Она повертела меня в руках, но неубедительно и безрезультатно, и отказалась от куннилингуса под предлогом, что это ей ничего не дает.

— Ты — единственная девушка на земле, которой это ничего не дает!

— Ты дурак.

Какое странное ощущение на рассвете — провести с ней ночь и не войти в нее. Не найти ее. Мы обменялись взглядами, у нас был виноватый вид, особенно у меня. Я выдвинул теорию, что, как только мы с ней займемся любовью, все те моменты, когда мы ей не занимались, навсегда канут в прошлое. Мы хотели отсрочить эту потерю невинности и это резкое старение.

Она сказала, что это умозаключение немножко дурацкое. От дурака к немножко дураку — это уже прогресс. Придем ли мы к «не дураку»? По ее мнению, мы просто не хотели друг друга. У меня напрасно вставал, и она мокрела за зря. Мы не договорились о встрече этим вечером, но в прихожей Аннабель протянула мне связку ключей.

— Это были ключи твоего брата. Большой от подъезда, маленький от квартиры.

— А ключ от сейфа?

— Ты дурак.

Она злоупотребляла этим утром своей любимой репликой. От эмоций? Я подумал, что, если бы мы переспали, она, может быть, не дала бы мне свои ключи, или не была бы удовлетворена, или посчитала бы наши отношения законченными.

— Зачем ты даешь мне ключи?

— Ты не хочешь жить со мной?

— Почему ты хочешь, чтобы я жил с тобой?

— Ты меня покорил своими сексуальными способностями.

— Дура.

Зрачки ее сузились, лицевые мышцы напряглись: я почувствовал, что не должен был использовать ее репертуар. Между нами был установлен некий кодекс, свод правил, и не в моих интересах было вносить в него изменения, так как я рисковал быть исключенным из отдела расшифровки. Она была той, кто не любит меня и кто обзывает меня дураком, я был тем, кто ее любит и кто ее не обзывает дурой. Для нее это было единственным способом перенести падение, которое представляло в ее сознании, а также в сознании ее коллег и друзей то, что она была со мной после того, как она была с Фабьеном.

— Дурак — это я, — исправился я.

— Я только что хотела это сказать.

— Во сколько ты возвращаешься?

— Неважно, у тебя есть ключ.

— Я принесу некоторые свои личные вещи.

— Все необходимое. Место найдется. Я освободила для Фабьена две полки, но он никогда ими не пользовался. Теперь они твои.

— Я счастлив.

— Немного же тебе надо для счастья.

— Твои ключи плюс две полки у тебя дома — это немало.

Она улыбнулась. Мы поцеловались, слегка соприкоснувшись губами, как Катрин и Саверио, когда они расстаются на целый день. Мы внезапно стали постарелой нарой, начавшей свою любовную связь, не занимаясь любовью. Выйдя на улицу, я включил свой мобильный. Несколько сообщений из газеты, где сейчас была военная тревога. Сообщение о перепродаже сразу же вызывает на предприятии манию устраивать собрания. Катрин сообщала мне о разрыве между Фабьеном и Аннабель. Мой брат не затягивая посветил ее во все, но почему она так спешила поставить меня в известность? Была ли она настолько привязана к девушке, чтобы содействовать тому, чтобы я заменил Фабьена в сердце Аннабель, и таким образом оставить ее возле себя? От Софи не было никаких новостей. От моего брата тоже.

* * *