Невеста из ниоткуда

Попросила и – то ли от этого, то ли от того, что хоть что-то сдвинулось с места, – на душе стало неожиданно радостно, хоть и погода к вечеру испортилась – недолго громыхал гром, сверкала в лесах за Днепром молния, а здесь, в детинце, зарядил ливень.

Велесий умотал куда-то по своим делам – все же судебный служка, видать, припахало его начальство, Всерад-старец, где-нибудь «след вести», искать пропавшую корову или что-нибудь еще. Жаль! И не потому только, что хотелось видеть рядом хоть одного близкого и приятного человека, еще и выпить хотелось, намахнуть чарку стоялого медку – раз уж нету мартини, в такую-то погоду – самое оно!

Подумав, позвала-покричала Здраву – та пригнала челядинок, девиц, бочку водой теплой наполнили – мыться, – истопили (супротив сырости) печь. С печью-то и перестарались – жарко стало в горнице, душно, не помогало и распахнутое настежь окно, хорошо хоть девки принесли квасу. Хороший квас оказался, хмельной, с третьей-то кружки поддало не хуже мартини! Поддало, да вот потянуло не на песни, не на гулянки, а в сон. Так юная княжна и уснула на лавке, потом уж девки раздели, на ложе перенесли, Женька не помнила – как, и что снилось – тоже не помнила, так уж крепко спала. И не слышала даже, как кто-то из девок-челядинок, тихонько распахнув дверь, скользнул в горницу босиком.

Осторожно подойдя к ложу, юная служанка постояла немножко, прислушиваясь, потом подивилась – княжна-то нагою спала, из-под одеяла лоскутного виднелась спина голая да плечо. Падали на подушку растрепанные темные волосы…

Обернувшись, склонилась дева низенько, клацнула принесенными ножницами да, прихватив с собою отрезанную прядь, скрылась в людской – никто ничего и не заметил, даже проснувшаяся утром Женька. Не присматривалась, да и не особо-то чего позади видно было, тем более в серебряное-то зеркало.

На Подоле, на самой окраине посада, у оврага, что в сторону Почайны-реки, средь густых зарослей ивы да чернотала притулился… дом не дом, храм не храм, а что-то среднее. Надежный, высотой в полтора человеческих роста, тын с тесовыми воротами скрывал от любопытных взоров просторный двор с птичником и амбарами и вросший в землю дом, крытый крышей из серебристой ольховой дранки, что далеко не каждый киевлянин мог себе позволить. Нет, в детинце-то, конечно, могли, но вот здесь, на Подоле… Хоть и невеликой, да зажиточной считалась усадьба, что и говорить, оттого и лаяли во дворе псы цепные, а на вкопанных у самых ворот столбах угрюмо скалились медвежьи черепа – защита от чужого взора.

Да никто особо-то сюда и не заглядывал без важного дела, все знали – хозяйка, Криневера-ведьма, за колдовство свое берет недешево. Не монетой ромейской звонкой, так коровами, птицей, рабами… особенно рабынь молодых ценила, частенько они у нее на дворе жили… а куда потом девались – и спросить было некому. Только в ведьминой избе иные черепа прибавлялись – человеческие.

Слухи, правда, нехорошие хаживали… Их и Ульяна-раба, челядинка княжья, к усадьбе подходя, вспомнила, задрожала. А ну как осерчает волхвица, рассердится? Возьмет да и сживет со свету… или кровь заговорит, так, что сгоришь вся от лихоманки! Запросто. Хоть и ни в чем себя виноватой челядинка не считала – все, как наказывала колдунья, так и сделала – а ведь боялась, даже, к воротам подходя, шаги замедлила, на черепа медвежьи покосилась со страхом. Постояла, Рода с Роженицами помолила да, смелости набравшись, постучала в ворота.

За тыном вскинулись, залаяли псы, да тут же стихли. Утро стояло раннее.

– Заходи, Ульяна, – послышался со двора спокойный женский голос, звонкий, да чуть с хрипотцой.

– Я, тетушка Криневера, спешила-спешила…

– Не оправдывайся, дева. Чувствую – не с пустыми руками пришла.

Распахнулись, словно сами собою, ворота, загремели цепями псы – двое их было у ведьмы, здоровущие кобели, черные, а зубищи такие, что разорвут всякого в един миг.

– Вот…

Войдя во двор, Ульяна старалась не смотреть по сторонам – беду не накликать бы!

– Я ночесь и срезала, как ты, тетушка, велела…

– Давай!

Статная, большегрудая, ничуть не старая, ведьма казалась бы очень красивой, если б не злое лицо да не красный огонь в глазах. Или… не было никакого огня и не было злобы – просто испуганной челядинке все это виделось.

Ульяна поспешно вытащила из-за пазухи небольшой узелочек, развязала…

Криневера улыбнулась:

– Добро!

– Так я пойду? – переминаясь с ноги на ногу, робко попросила девчонка.

Некрасивая, маленькая – особенно по сравнению с рослой ведьмой. Узкое, усеянное веснушками лицо, реденькие рыжие волосы… не красавица… Правда, если чуть-чуть приодеть да белила-румяна намазать ромейские… Однако, откуда у рабыни белила да одежка добрая?

Взяв отрезанную у спящей княжны прядь, Криневера ушла в избу и почти сразу вернулась, неся в руках небольшой горшочек с каким-то варевом.