Невеста из Холмов

Эшлин чувствовала, как бьется сердце, как ощущение силы наполняет ее радостью. Хотелось забраться на самый высокий холм и кричать, чтобы об этом услышали все. «Я и без Кристалла могу победить! Моя песня сильна даже в камне! И фоморам не совладать с такой мощью!» Она обрушила свой восторг на единственного доступного зрителя, но не успела договорить, как оказалась в объятиях Брендона, а губы ее соприкоснулись с его губами. «Почему магистр Бирн пахнет смолистым летним днем среди сосен? Он ведь вечно с книгами, должен пахнуть ими…» – пронеслось у нее в голове. А потом она вдруг отшатнулась, испуганно нахмурившись.

– Это… тоже испытание?

Брендон резко отстранился, разжав руки. С таким смятением и растрепанными светлыми волосами он казался гораздо младше, чем в университете. Больше похож на Брадана.

– Нет, это не испытание, – магистр, обогнув ее, пошел вперед, неловко спотыкаясь на травяных кочках, понятия не имея, что ждет там дальше, в этом домике. Лишь бы убежать от нее и от себя. И от своего поступка. И от своих чувств.

Эшлин на мгновение застыла, потом догнала его и пошла рядом по траве и сосновым иглам.

– Тогда… зачем? Ты же не знаешь меня. Ты сам говорил.

– Хотел поблагодарить за то, что спасла меня, – Брендон ляпнул очевидную глупость, лишь бы хоть как-то вывернуться. Мысленно он уже призвал на себя все кары небесные. Учитель с ученицей – немыслимо, но еще хуже – что она явно вспомнила своего друида. Опять начнет его видеть.

А он не тот. Он просто похож.

Эшлин закусила губу и почувствовала, как вспыхнули уши. Это чувство… это прикосновение было куда ярче, чем благодарность. От него веяло тем самым желанием оказаться как можно ближе, что толкнуло ее отдать Брадану Кристалл. Только в этот раз прикосновение было жарче, будто искра того костра под звездами разгорелась за четыреста лет. Шумел ветер, поскрипывали сосны. Пахло речной водой и медом. Среди людей было совсем по-другому, а здесь каждое чувство громче, оно отражалось, будто эхо. Люди торопятся там, где ши наслаждаются каждым мгновением.

– Значит, у людей принято так благодарить? Я запомню, – Эшлин скрывала за обычной полушуткой горькое, как полынный отвар, чувство. Это сон. Видение. Неправда. Этот человек – просто человек. Просто. Нужный только для того, чтобы помочь найти Кристалл. Ей было совсем не страшно. Не одиноко. И сейчас совсем не хотелось, чтобы он не бежал впереди, а взял ее за руку. Или…

– Так принято благодарить за спасение жизни… – Брендон был уверен, что вряд ли кому-то в мире людей доведется спасти жизнь этой неугомонной ши, так что ее поцелуй никто не украдет нечаянно.

– Я запомню. Ты идешь так, будто знаешь, куда идти.

– Я просто иду вперед по тропе. Но ведь от тебя зависит, что я увижу дальше

– Почему от меня? Мы же идем вместе. Или ты решил оставить меня здесь с ключом, к которому нет двери?

– Это твое испытание, и ты создаешь этот мир, – ответил магистр, продолжая шагать вперед.

Эшлин поняла, что внутри у нее просыпается упрямая обида, которая, кажется, и ветер заставляет качать сосны сильнее.

– А как быть, когда тебя спасает юноша? Вы придумали благодарность на такой случай?

Брендон остановился и обернулся, явно решительнее, чем был минуту назад. Глаза Эшлин блестели, а ветер трепал у щеки рыжую прядь, щекоча ею губы.

– Дева Эшлин, прости меня за недостойное наставника поведение. Твоя красота может сразить сердце любого мужчины, будь он рыцарь или маг… – Брендон говорил и сам с изумлением слушал свои слова, которые он в юности вычитал в каком-то глупом рыцарском романе. И как в кошмарном сне, эти напыщенные фразы цеплялись за язык, мешая сказать что‑то намного более искреннее.

Эшлин кольнул в сердце страх. Если она творит этот мир, значит, и Брендон здесь не настоящий? И… тогда говорит то, что она хотела бы слышать? Почему, когда он смотрит, становится тепло? Мысли путались, как корни у старой ели. Разве может быть одновременно очень радостно и очень грустно? Иногда из всего, что приходит в голову, как нарочно, говорится самое глупое.

– Разве наставникам запрещено видеть красоту?

– Наставники видят все зорче других, но не должны преступать черту закона и приличий. – Торжественные речи Брендону явно удавались, надежно пряча его смущение.

Она сделала шаг ему навстречу и протянула руку, касаясь груди кончиками пальцев.

– Если этот мир творю я, то зачем тебе сейчас человеческий закон?

«Скажи мне… ты тоже сон? Поэтому делаешь то, что я хочу?»

Его руки сами потянулись обнять ее, чтобы заполнить возникшую болезненную пустоту. Будто он потерял что-то невероятно важное и едва успевает найти. Ладони запутались в медных прядях, сердце билось где-то в горле. Осторожно притянув ее к себе, Брендон усилием воли заставил себя наклониться к ее щеке, а не к губам, и совсем тихо сказал:

– Мир этот творишь ты, Эшлин, но я в нем твой гость и провожатый. Я твой якорь, чтобы вернуться.