Невеста из Холмов

– Я слышала о смерти Уны из рода Березы. Она обвинила тебя на совете старейшин, а через день ее Кристалл был разбит.

Горт поднял кочергу и подоткнул поленья подальше от решетки.

– Садись, Эшлин. Если ты боишься, что я убью тебя, то мне не составит труда это сделать, даже если ты зависнешь в воздухе. А говорить лучше сидя и в тепле.

Он говорил быстро, и в его голосе Эшлин чудился тревожный шелест осиновой листвы. В осиновой роще легко подкрасться, шорох шагов не слышен за мягким трепетом. В большом разговоре легко спрятать правду, она будет лишь еще одной парой слов.

Как поверить, что Горт, имя которого успело стать ругательством, стоит здесь. И до него можно дотронуться рукой. И говорит с ней вместо того, чтобы убивать. Это все равно что встретить поющую скалу на берегу фоморского моря.

Горт уселся в кресло напротив, но смотрел он не на Эшлин, а в огонь. Наверное, научился этой страсти к саламандрам от людей. Время от времени он поигрывал током воздуха, направляя к огню легкий сквознячок. Пламя от этого дрожало, то притухая, то снова показываясь из-за поленьев. Что ж, перед Эшлин ему незачем было скрывать свои возможности.

– Уна, – поток воздуха получился таким мощным, что огонь разгорелся еще сильнее. – Гьетал обещал обменяться с ней Кристаллами на середину лета. Наша история на троих о любви и предательстве, достойная баллады, но я не бард. Мне досталась судьба жить в изгнании и дарить людям крупицы наших знаний. Они так любопытны… но мало знают о своем мире и почти ничего о других. Я не надеюсь, что ты поверишь мне, – горькая нотка слышалась в таком же ровном, высокомерном тоне, – но здесь как старейшина Университета, который теперь можно назвать моим родом, я хочу защитить тебя. Как память о доме, которая так глубоко укоренилась, что выкорчевать ее невозможно.

– Защитить? Поэтому ты сказал, что человека по имени Финнавар Дойл убили ши?! Но нас здесь всего двое. И я его не убивала. – Эшлин понимала, что боится, а когда она боялась, то ее пробирала злость. Кто-то из рода прекрасен и нежен, как цветок, а другой уродился колючим. Исколешься, пока обломаешь…

– А ты дерзкая, дочь Ежевики, – усмехнулся Горт. – Но если здесь оказалась ты, что помешает прибыть еще кому-то? Врата были закрыты, но почему… эта тайна не поддалась мне и за четыреста лет. Лучше я скажу невероятную ложь, чем инквизиторы начнут рьяно проверять всех в Университете и вытрясут из кого-нибудь душу вместе с признанием. Меня им не раскрыть. А о тебе я не знал. И даже предположить не мог.

– Ты слышал, что говорят здесь о ши? Какие-то ужасы!

– Объясню, но в другой раз. Сейчас не время и этого разговора.

Горт тяжело вздохнул и опустил голову, разглядывая сапоги, к которым прилипли листья из сада. Его черные волосы из-за седины выглядели темно-серыми, будто кто-то почистил очаг и выбросил на снег ведро сажи. Эшлин поняла, что мучило ее все это время. В этой полупустой комнате нет живого. Ни венка, ни паттерана, ни раскрытой книги, ни брошенной на стул накидки. Идеальный порядок.

– Ты ведь ученица магистра Бирна?

– Да, – Эшлин очень хотелось забраться в кресло с ногами и обхватить руками колени, но так с опасными родственниками не разговаривают.

– Проследи, чтобы он не увлекался идеями Дойла. Эта давняя глупость довела до беды. Не хочу, чтобы то же самое случилось с Брендоном Бирном, иначе здесь останутся преподавать лишь старики и пустозвоны.

– Но ты же сказал, что Дойла убил ши!

– Его убил бред, который он нес в последнее время. Каждый, кто посмел посягнуть на тайны времени, сходит с ума рано или поздно.

– Но не сам же он…

– Ох, девочка, – Горт откинулся на спинку кресла, и пальцы его поглаживали подлокотник, будто трепали по холке собаку, – бывает, что люди видят в зеркале чудовище и не понимают, что это результат их игры с реальностью. У кого-то это происходит из-за магии, у кого-то из-за браги. Любопытные, рисковые и очень хрупкие существа.

– Но почему ты не сказал инквизиторам, что он мог сам убить себя?

– Это слишком непохоже на правду, чтобы они поверили. А если бы и поверили… Университет для меня теперь все равно что род, я говорил. А ты знаешь, что если некая правда так вредна для чести, что лучше не поднимать ее на поверхность, то она осядет гнилым пятном на душе старейшины. Так поступил со мной Гьетал.

Эшлин нахмурилась.

– Он тебя оболгал? Зачем?

– Чтобы оправдать дочь старейшины рода Березы, ту, которая была ему близка. И скрыть то, как Уна отомстила мне за отказ разделить с ней летнюю ночь.

– Это все из-за… любви? Уна любила тебя, а не его?

– Да, красота может скрывать яд, любовь обращаться ненавистью. Вспомни, как цветет волчья ягода. Я не хотел быть с ней и предать таким образом друга – она оклеветала меня на совете. Кто убил ее – мне неведомо. Может, она и сама это сделала, запутавшись окончательно.

– А еще говорили, что это я в этом мире никому не принесу счастья.