Невернесс

— Отчего же. — Соли заслонил рукой глаза и прищурился, вглядываясь в берег. — Вон, смотри. — Он говорил на девакийском, словно на родном языке. — Мы въедем по ледяному скату, который ведет к лесу.

— Подъем будет не из легких.

— Да, это верно.

Как выяснилось позже, ничего труднее нам в жизни делать еще не доводилось. Лед около берега застыл зеленовато-синими надолбами величиной с дом. Острые ледяные копья цеплялись за упряжь и норовили проткнуть собак насквозь. Были моменты, когда нарты застревали между торосами или, хуже того, повисали на краю глубокой трещины, а собаки выли от досады и страха. Не менее трех раз нам приходилось выпрягать их и перетаскивать нарты через нагромождения льдин, а однажды нарты пришлось разгрузить целиком. Бардо, ненавидящий всякие физические усилия, прикладываемые не в постели, всякий раз громогласно проклинал час своего рождения. Все остальные вели себя в соответствии со своим характером. Жюстина при каждом затруднении весело напевала и смеялась, потому что ей нравилось быть на свежем воздухе рядом со своим мужем. Катарина, рассеянно выполняя свою работу, любовалась блеском льда и зеленью далекого леса — она до сих пор не могла наглядеться на окружающий ее мир. Соли, видимо, любил задачи всякого рода, позволяющие ему проверить остроту своего ума и выносливость. Только мать — и это явилось одной из самых больших неожиданностей моей жизни — воспринимала эту рвущую жилы работу как должное. Опасные участки она преодолевала с грациозной уверенностью, явно наслаждаясь возможностями своего нового алалойского тела. Эта вновь обретенная радость бытия сказывалась в том, как легко она тянула постромки и шла против ветра, упираясь унтами в скользкий лед; это сказывалось в выражении ее лица, очень красивого, несмотря на толстый нос и массивную челюсть.

Лишь во второй половине дня мы добрались до опушки леса. Мускулы у меня на руках горели огнем, и я растянул колено, когда Катарина поскользнулась и балансировавшие на краю обрыва нарты всем своим весом обрушились на меня. Я тоже поскользнулся и чуть не порвал связки — они выдержали только благодаря Мехтару. Да — как это ни абсурдно, я, хромая к лесу, воздавал в душе благодарность тубисту-резчику за то, что не остался калекой.

Бардо, прикидываясь, что надорвался вконец, уселся на камень и обхватил голову руками.

— Бог мой, как я устал! Видишь мои руки? Я даже кулаки сжать не могу! А холодно-то как… такой холод, что моча стынет, не долетев до земли — я бы показал тебе, да встать нет сил. Будь прокляты Шива Лал и Дризана Лал за то, что зачали меня. Будь прокляты Говинда Лал, и Тумир, и Ганиф… — Он еще долго проклинал своих предков: принцы Летнего Мира знают свою родословную назубок. Он клял их всех до десятого колена и клял воду, имеющую свойство застывать сосульками у него на усах. Но в тот миг я не питал к нему жалости, хотя и знал, что до своего прибытия в Город он ни разу не видел снега и льда.

Мать, взяв одну из собак и став на лыжи, отправилась в лес на разведку, Жюстина бинтовала шкурами стертые в кровь лапы других собак. Катарина, к моему изумлению и раздражению, склонилась над колючим кустом, держа голые руки над лепестками огнецвета.

— От него идет тепло, — сказала она. — Посмотри, как меняются краски: от огненной к кармину, от кармина к…

Соли влез на берег рядом со мной, и мы тут же начали спорить. Мне не терпелось поскорее доехать до пещеры деваки, но он заявил:

— Уже поздно. Нельзя, чтобы ночь застала нас в лесу.

— К ночи мы будем уже в пещере. До нее всего четыре мили, а лесом ехать легко.

— Да, если полагаться на память Рейнера.

— А ты ей не веришь? — с хитрецой осведомился я.

— Вера… — проворчал он, вытряхивая снег из унтов.

— Из темноты еще два часа.

— Ты уверен, пилот?

Я взглянул на запад: но мы находились слишком близко к утесу, чтобы видеть положение солнца. Я пожалел, что мы не взяли с собой часы. Это было бы легко сделать. В башне Хранителя Времени я видел часы величиной с ноготь моего мизинца — до того, как Мехтар переваял мои руки. Они были сделаны из какой-то живой субстанции, которая меняла цвета, отмечая прошествие секунд и часов — совсем как Катаринин цветок, меняющий оттенки от алого до пурпурного. Если бы я спрятал такие часы в своих мехах, то мог бы предсказать момент, когда солнце закатится за край земли.

— Надо было попросить технаря снабдить радио часами, — сказал я, возобновляя старый спор, — но ты побоялся нарушить запрет Хранителя.

Радио было спрятано в двойном днище нарт Соли вместе с криддовыми емкостями, куда мы должны были складывать собранные образцы тканей. Достать его было не так-то легко — мы воспользуемся им только для того, чтобы подать сигнал ветрорезу, когда закончим свое опасное задание.

Соли, видимо, тоже сожалел, что отказался нарушить этот запрет. Трудно это, должно быть, — носить звание Главного Пилота. Он устремил взгляд на утес, словно хотел проникнуть сквозь мергели и осадочные породы в самое сердце планеты.