Неверная

Ибадо Дхадей Маган, чья мать была Хавийе, приютила у себя многих родичей, чтобы спасти их от расправы. Но Дарод стали покидать город, на транспорте или пешком они двигались до побережья и дальше, вместе с теми, кто бежал с юга из охваченного пожарами Афгойе. Начался массовый исход из Сомали в Кению, Эфиопию и за их пределы.

* * *

Махамууд сказал нам, что оставил жену и детей в Кисмайо с другими членами семьи. Сам он добрался до кенийского порта Момбаса на корабле, битком забитом беженцами, и отправился на поиски безопасного места в Найроби, куда он мог бы перевезти семью. Теперь ему нужно было вернуться к границе и забрать их оттуда. Махамууд подсчитал, сколько необходимо бензина, чтобы добраться до лагеря беженцев примерно в ста милях оттуда, в пустыне. Лагерь все называли Добли, Грязное место.

Целую неделю Махамууд каждый день умолял Махада поехать с ним к границе, чтобы выручить его семью, ведь у брата был кенийский паспорт и он знал суахили и английский. На границе царил хаос, а кенийское правительство старалось остановить поток беженцев из Сомали. Махмууду нужна была помощь.

Но Махад медлил. Каждый день он отмахивался от Махамууда: к границе они поедут завтра. Мы все чувствовали растущее беспокойство Махамууда. Наконец, однажды вечером он объявил, что на следующий день поедет один. Я не могла больше этого выносить и сказала:

– Я тоже знаю суахили и английский, мы с Хавейей недавно были на границе, так что я знаю, что делать. Я поеду с тобой.

Мама возразила, что молодая девушка не должна ехать на войну. Но я ответила, что останусь на кенийской стороне. Что может случиться плохого? Разговоры продолжались несколько дней. Махад по-прежнему обещал, что поедет, а потом говорил, что идет в мечеть, и возвращался только ночью. Было понятно, что Махамууду придется ехать либо одному, либо со мной.

В конце концов мы отправились в путь. К тому времени я пробыла дома два месяца.

Через день или два пути мы приехали в кенийский пограничный город Либойе. Махамууд так нервничал, что едва мог говорить. Под рубашкой у него был спрятан кошелек, полный американских долларов – на взятки, – но с пограничниками должна была разговаривать я. Мне еще никогда не приходилось подкупать кого-то, и я даже не знала, чего стоит доллар здесь, так далеко от столицы.

На границе повсюду были солдаты в зеленой форме. Мы нашли офицера, который сказал, что он здесь главный. Я сделала глубокий вдох и произнесла на суахили:

– Этот человек ищет свою семью. Они просто поехали на выходные в Сомали и застряли там. Все, что нам нужно, – это пересечь границу и забрать их.

– Сколько человек вы заберете с собой? – спросил офицер.

– Всего одну женщину и четырех детей – таких маленьких, что они почти не считаются.

Он вопросительно посмотрел на меня, и я догадалась, что сейчас самое время дать ему денег. Я обернулась к Махамууду и спросила:

– У вас есть где-нибудь пятьсот шиллингов?

Это была недельная плата за нашу квартиру в Найроби. Махамууд сунул банкноту мне в руку, и я отдала ее офицеру. Он посмотрел на нее и сказал:

– Еще две.

Мы отдали их, и он пропустил нас. Я спросила офицера, как его зовут.

– Мваура, – ответил он.

Это было распространенное имя Кикую, но мне показалось, что он не из этого племени: он был слишком высоким. Я сказала Махамууду, что не доверяю этому человеку. У нас не было никаких гарантий. Даже если мы найдем жену и детей Махамууда, мы не можем быть уверены, что найдем этого офицера и он пустит нас обратно в Кению. Мы не получили расписки и даже не обменялись рукопожатием. Все, что у нас было, – сомнительное имя Мваура и мой суахили. Но у нас не оставалось выбора.

Мы пошли вниз по пустынному склону в приграничную зону. Кругом царило беспросветное отчаяние: до горизонта тянулись ряды палаток и потрепанные шалаши беженцев. Казалось, здесь собралось все население Сомали. Где-то там вдали было поселение Добли, в котором Махамууд надеялся отыскать жену и детей.

Было очень пыльно и никаких деревьев, ни клочка тени. Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев разбило лагерь на кенийской стороне границы, у подножия холма. Десятки ярко-голубых пластиковых тентов стояли вокруг большого брезентового навеса, к которому люди выстроились в очередь на регистрацию, под палящим солнцем. Мы прошли мимо медицинского центра – на самом деле это было всего лишь место, куда сообщали об умерших.

Чем дальше мы продвигались, тем более жалкими становились палатки, сгрудившиеся вокруг маленьких колодцев в песке, многие из которых были всего лишь грязноватыми лужицами. В воздухе чувствовался запах недавнего дождя, но вода на жаре быстро испарялась.