Хотя мне случалось отведать сигару на редко выпадавших светских мероприятиях (например, на прощальном обеде, устроенном в мою честь товарищами-кадетами после моего искусно подстроенного отчисления из Военной академии Соединенных Штатов в Вест-Пойнте [41]), я так и не приобрел этой привычки, поскольку мое деликатное сложение делает меня излишне чувствительным к воздействию табака, а потому, покачав головой, я любезно отклонил предложение полковника.
Крокетт убрал лишнюю сигару в карман, а вторую запихал себе в рот, откусил кончик и, наклонившись, сунул сигару прямо в горящий фитиль лампы. Раскурив ее, к полному своему удовлетворению, он опустился на стул с высокой спинкой напротив письменного стола, скрестил ноги и пристально всмотрелся в меня глазами, прищуренными от сигарного дыма.
И я в свою очередь присмотрелся к нему и увидел, что его лицо, на протяжении вечера бывшее радостным и оживленным, теперь омрачила глубокая забота.
— В чем дело, полковник Крокетт? — спросил я. — Вы внезапно погрузились в нехарактерную для вас мрачность.
Извлекши изо рта сигару, первопроходец пустил густую струю дыма в комнату.
— Не хотелось портить вам с девочками вечеринку, По, вот я и старался на какое-то время забыть о своих делах. Но я нынче с утра пребываю в самом угрюмом неустроении.
— И какова же причина такого расположения духа?
— Когда я вернулся в гостиницу, меня там поджидало письмо от старого друга, мистера Томаса Чилтона. Похоже, мои неприятели в Конгрессе пытаются протолкнуть Билль об индейцах Старого Гикори.
— Полагаю, вы подразумеваете замысел правительства отобрать у юго-западных племен их законные территории и переселить их на гораздо худшие земли к западу от Миссисипи? — Поскольку горячие дебаты по этому вопросу во всех подробностях печатались в газетах, я, разумеется, был знаком даже с деталями.
— Вот именно, — угрюмо подтвердил полковник. — Если меня завалят на этих выборах, с краснокожими обойдутся не по-честному.
— Должен признаться, полковник Крокетт, — сказал я, — что, судя по вашим юношеским подвигам в войне против криков и постоянным нелестным высказываниям о природе краснокожих индейцев, я крайне удивлен выраженной вами
— Право, По! — воскликнул Крокетт. — Вы совершенно заблуждаетесь относительно моих симпатий. Не стану отрицать, что дикари, только и думающие, что об убийстве, мне отнюдь не по душе. Но я всегда был другом чиксо и чероки и прочим племенам, которые не нарушают законы. А кроме того, наше правительство дало индейцам
Несколько мгновений после того, как смолкла эта пылкая речь, я сидел в молчании, созерцая пограничного жителя, чья глубокая природная честность хотя несколько затемнялась его грубоватыми манерами, отнюдь не подлежала сомнению. Наконец, я прокашлялся и сказал:
— В связи с неотложными делами политики, требующими вашего присутствия, мы должны как можно скорее довести до конца свою миссию.
— И я скажу: «Аминь!», — отозвался Крокетт. — Вы еще не разгадали значение этого дьявольского слова?
— К прискорбию моему, — ответил я с сердечным вздохом, — вопреки многочасовым изнурительным попыткам отыскать его смысл, ответ по-прежнему отрицательный. — Я сложил руки на столе и продолжал: — Однако у меня имеются некоторые сведения, которыми я должен поделиться с вами, и эти сведения, как я имею все основания надеяться, помогут пролить свет на ту внушающую страх тайну, в которой погрязли мы оба.
— Я весь обратился в слух, — в тон мне ответил Крокетт, попыхивая длинной, изящной сигарой.
Я подался вперед на стуле и пронзительным взглядом пригвоздил первопроходца к месту.
— То, что я рассказал вам и капитану Расселлу относительно причины, побудившей меня вернуться в дом Монтагю, не было, строго говоря, истиной.
— Что, гром и молния, вы имеете в виду? — спросил Крокетт, и чело его избороздили морщины.
— Я имею в виду, — продолжал я, — что я оставил скрытым одно странное и непостижимое обстоятельство, неким образом связующее всех тех людей, которых за последнюю, фантасмагорическую неделю постигла столь страшная участь.
И таким образом полностью завладев вниманием полковника, я набрал в грудь побольше воздуха и начал описывать причины, которые погнали меня обратно в дом Монтагю в поисках новых улик, а именно — сделанное мной открытие, что среди моего собрания бесценных
— Напрашивается неоспоримая
Несколько мгновений Крокетт сидел тихо, задумчиво пожевывая горящую сигару.
— Н-да, — проворчал он наконец. — На редкость любопытно, что правда, то правда. И какого же дьявола из этого следует?