— Ты грациозен, как лось на водопое, — фыркнул Люпин.
— Заткнись, — буркнул Эд.
— Как думаешь, это всё когда-нибудь закончится? — Протянул Ремус, продолжая шагать по коридору.
— Понятия не имею. Не может же всё это длиться вечно, — вздохнул Эд, взвешивая меч в руке. Тяжеловат. — Марс говорила, что Клариссу тоже может ожидать развоплощение в… самом конце.
— Ценой жизни самой Мариссы, — мрачно напомнил Ремус.
— Возможно, есть обходные пути.
— Если и есть, мы о них не знаем.
— Выясним. Может, у Болка есть что-то в магазине?
— Думаешь, я не проверял? Это было первое, чем я занялся, освоившись в магазине. Ничего. Абсолютно ничего. Я перевернул всё, выспрашивал у самого Болка, связывался с другими лавками и коллекционерами — ничего.
Эд удивлённо воззрился на Люпина. С каждым словом его голос звучал всё злее и отчаяннее. Его бесила собственная беспомощность, но он страстно желал помочь, даже когда его об этом не просили. Даже проблему никто не поднимал. Но тем не менее Ремус проделал колоссальную работу.
— Ты так хочешь её спасти?
— А ты нет? — Рявкнул Ремус в запале.
— Хочу, конечно. Просто… Мы даже не задумывались, что это может быть так… скоро. Всё оттягивали. Хотя когда-то давно Марс сказала, что живёт с осознанием того, что каждый день может оказаться последним.
— Марс всегда больше недоговаривает, чем что-то говорит. Думаю, даже её дневник знает о ней далеко не всё. Но… просто я хочу её защитить. Вот и всё. Неужели это так плохо?
— Знаешь, да, — внезапно выпалил Эд, чувствуя сильное раздражение. — Плохо. Знаешь, почему? Потому что место защитника уже занято. Потому что я вижу, что ты неровно к ней дышишь. Потому что ты и так с ней всегда рядом. Весь такой правильный. Весь такой понимающий и чуткий.
Эд слишком поздно осознал, что он сказал. Слова срывались с его губ против воли. Тем не менее, знакомое чувство извращённого удовольствия наполняли его. Словно он давно ждал повода сказать всё это и лишь сейчас предоставилась возможность.
Идущий чуть впереди Ремус остановился и обернулся. Губы сжались в тонкую нитку, кровь отхлынула от лица. В расширенных зрачках плескался безудержный гнев. Кулаки судорожно сжались, крепче перехватив палочку.
— Ты бы держал язык за зубами, — пророкотал оборотень, опасно надвигаясь на Эда. — Ты обвиняешь меня в том, что я поддерживаю её? Забочусь о ней и о детях? Делаю то, чего не делаешь ты? Вечно пропадающий на службе муженёк, отец, сомневающийся в собственном ребёнке!
Лицо Ремуса побледнело ещё больше. Он захлопнул рот ладонью, прерывая поток слов. Это было настолько на него не похоже, что обескураживало… И всё же, слова уже были сказаны. Глаза Эда налились яростью. Он вскинул меч и наставил остриё на оборотня. Сладкий гнев вскипал в груди тяжёлой тягучей волной, наполняя его. Эд осознал, что ничего не желает так страстно, как насадить этого поганца на меч. Чтобы он больше никогда не вставал между ним и Мариссой. Чтобы даже намёка, шанса, возможности не было.
*Кларисса довольно усмехнулась. Уловка, подсмотренная ею на Болоте Гнева, сработала на отлично*
***
Мы медленно продвигались по невидимому мной коридору. Я выхватывала из морока новые и новые вспышки очагов магии — то были остальные, расхаживающие по поместью. Я уже нашла Эда и Рема, Джима и Питера, бредущих этажом выше, Марлин и Лили, след которых почти что незаметно для меня пульсировал где-то слева и сверху.
Я черпала всё больше и больше сил, чтобы распространить поиск на большую территорию, но казалось, что поместье бесконечно. И не было ни следа детей. Равно как и следов Клариссы. Я выругалась. Сириус ободрительно похлопал меня по плечу.
У меня волосы на голове шевелились, когда я представляла, как Эйприл лежит, распростёртая на хирургическом столе. В голову лезли образы младенцев в формалине, детские крики, потоки крови… Зная Клариссу, я знаю, что и не такое могло бы с ними приключиться…
Проблема ещё заключалась в том, что я понятия не имею, как мне искать детей. Я не знала, есть ли в них магия, я не знаю, как эта магия выглядит, не знаю, насколько она сильная и как мне её нащупать. Это приводило меня в немыслимое отчаяние. Я готова была выть и биться головой об стену, но понимала, что это делу не поможет.
Я в кровь искусала губы, кулон-ворон, который я сжимала, впивался в руку так сильно, что наверняка проткнул кожу… И даже присутствие брата никак не помогало. Скорее наоборот — Сириус всегда мог сказать что-то, что могло бы меня утешить, привести в нормальное состояние. Но сейчас, когда его лишили голоса, он скорее пугал. Я чувствовала исходящую от него опасность, которой не было прежде — серьёзная решимость, которую брат всегда прятал за маской беспечного придурка. Я знала, что он порвёт на куски за сына, за племянников и за крестника. И тем страшнее было, я ведь ни разу не видела (о, какая ирония!) его таким.