— Нет. Я ненавижу, когда она плачет. Вернее, я рвался накостылять тебе при первой же возможности, но… разве можно было её оставить? И иногда эмоции контролировать сложно, особенно перед полнолунием… В такие минуты я её скорее пугал, чем утешал, а это явно не то, что нужно. Это потом я научился держать себя в руках и говорить нужные вещи. Просто понял, что… лучше уж увидеть, как она улыбается, чем ужас в её глазах. Вот и всё.
— Ты её любишь? — Вырвалось у Эда.
Ремус, молча, отвёл глаза, глядя себе под ноги.
— Не знаю, — через некоторое время ответил он. — В смысле, мы странно расстались. Не потому что чувства ушли или ещё что, а просто потому что нужно было. Но я сейчас с Рейчел, а Марс с тобой. Мы все счастливы, да и времени много прошло, так что зачем…
— Ты её любишь? — повторил Эд, с нажимом чеканя каждое слово.
— Нет. Скорее нет, чем да.
Эд не успел даже понять, верит ему или нет. Все мысли совершенно вылетели из головы, когда он увидел в окнах «Норы» свет. И это в четыре утра-то! Надежда вспыхнула в нём, парень ускорил шаг, почти сбегая с холма. Ремус старался не отставать.
Свет горел только на первом этаже, из распахнутых окон в июньскую ночь лились взволнованные голоса Молли и Артура. Эд хотел уже ворваться в дом, когда Ремус остановил его. Укоризненно покачав головой, он постучался. Голоса тут же стихли. Ну, конечно, она наверняка там! Затаилась, наверняка просит Молли не выдавать её.
Дверь распахнулась. Эда обдало запахом облепихового чая и горячих пирожков. Только сейчас он понял, что не ел уже часов восемь. Те тарталетки на выпускном не в счёт.
Молли Уизли, пухленькая женщина с копной рыжих волос, которые словно светились в темноте от света люстры, в принципе, была миролюбивой и приветливой. Она всегда с радостью встречала Эда, Лину, Лиди и Мариссу на пороге своего дома, кормила наивкуснейшими пирожками и рассказывала забавные истории о работе Артура. Однако сейчас она выглядела если не рассвирепевшей, то явно рассерженной. Эд даже отшатнулся, испытав лёгкий диссонанс. Ремус же выстоял, героически приняв на себя весь немой гнев миссис Уизли. Немым гнев не был бы, если бы Молли не качала на руках трёхмесячного младенца. О, уж если бы не он, ребятам досталось бы по первое число.
— В дом, — отрывисто сказала она, закончив буравить парней злющим взглядом. — Живо.
— Кто там, дорогая? Марисса вернулась? — В кухню вошёл Артур.
— Нет, тут два олуха царя небесного. За ней, видимо, пришли, — проворчала Молли. — Будь добр, родной, уложи Фреда в кроватку. Мне этим идиотам нужно мозги вправить.
Пока чета Уизли передавала друг другу младенца, Эд и Ремус обменивались недоумёнными взглядами. Вправить мозги? За что?
Как только Артур удалился наверх, Молли зарядила обоим по подзатыльнику.
— Вы что с девочкой сделали, а? — Грозно сверкая глазами, воскликнула она. — Пришла сюда посреди ночи! Глаза красные! Платье мятое! Уставшая! Подавленная! Говорите, негодяи, что вы с ней натворили!
— Ничего мы не творили! — поспешно заявил Эд, уворачиваясь от очередного подзатыльника. — Она сама!
— Не ври, Лафнегл, ох не ври! Я помню рассказы твоей сестры! Ты опять её до слёз довёл? Сознавайся!
— Эд здесь не при чём, Молли, — спокойно возразил Ремус. — Просто у Мариссы выдался тяжёлый год. И ещё более тяжёлый предстоит день послезавтра. Скажи лучше, что она делала?
— Да ничего, — пожала плечами Молли, поправляя накинутую поверх пижамы мантию. — Сидела, чай пила, молчала в основном. Потом спросила про близнецов, попросила показать их. У неё были такие несчастные глаза, что я разрешила, чего поделать-то? Принесла ей Фреда, она взглянула на него, улыбнулась, поумилялась, а у самой снова глаза на мокром месте. Пока она с ним сюсюкала, я принесла пирожки. Думала, может, перекусит хоть. А она вернула мне сына, поблагодарила, обняла и исчезла. А через пятнадцать минут вы, красавцы, заваливаетесь. А что у неё послезавтра?
Пока Эд вкратце рассказывал ей о свадьбе, помолвке и в общих чертах обрисовывал жениха (ограничившись только словом «дьявол», чего уж там), Ремус вышел из дома. Небо уже светлело на востоке. Ноздри щекотал терпкий запах трав, в лесу уже перекликались птицы. Тёмная трава колыхалась под порывами ветра, словно вздрагивая от холода или невнятного ощущения. Как и Ремус. Стоял, дрожал от холода или какого-то невнятного ощущения. Скорее приятного, но не менее тревожного. В голове крутилась какая-то мысль, но он никак не мог её уловить. Мысль простая, понятная, отвечающая на многие вопросы, которые он задавал себе уже давно, да вот только успел позабыть.
И только ему начало казаться, что вот-вот он ухватит мысль за хвост, как перед ним из воздуха возник огромный белоснежный волкодав. Охнув от неожиданности, Ремус отшатнулся. В то время как Патронус голосом Сириуса начал вещать:
— Пять минут назад была у Меды, поспешите.
— Шустрая какая, — пробурчал Ремус, когда Патронус лёгкой дымкой растаял на июньском ветру. — Лафнегл, собирайся, есть зацепка!
***