Неведомый Памир

Первой подала голос пустынная каменка. Меланхоличная песенка самца неожиданно прозвучала над самым моим ухом. Я резко повернул голову и, несмотря на еще густые сумерки, успел разглядеть неподдельный испуг в глазах птицы, усевшейся в каких-то двадцати сантиметрах от меня. А потом, когда снежные гребни из синих сделались серыми, вокруг засвистели и заквохтали улары, серебристыми трелями полились песни бледных завирушек, и скоро я уже еле поспевал наблюдать кипевшую в скалах птичью жизнь.

Медленно продвигаясь вверх, я к десяти часам утра оказался у подножия невысокой скалы, уходившей по склону вверх, на манер Великой Китайской стены. Осторожно пробираясь среди обрушенных глыб, я держал наготове телеобъектив, потому что крики уларов звучали совсем рядом. Вскоре прямо над моей головой, метрах в тридцати, на краю скалы появился улар. Он походил некоторое время по краю, озабоченно кудахтая, и внезапно, приподняв крылья, рванулся вниз. Следом за ним сорвалось еще несколько птиц. На расправленных крыльях, издающих оглушительный свист, они полетели вниз кормиться на зеленеющие внизу лужайки.

Пересекая склон наискосок, я вскоре попал в уютный глубокий сай, по дну которого, заросшему густой щеткой травы, катился небольшой ручеек. Мое внимание привлек ярко окрашенный самец краснобрюхой горихвостки. Он быстро перелетал с камня на камень, хватая высмотренных насекомых. При этом он описывал в воздухе забавные пируэты. Черные с белыми зеркальцами крылья, красное брюшко, аккуратная белая шапочка на голове красиво выделялись на фоне яркой зелени. Минут через пять самец прекратил охоту и полетел с добычей наверх по склону, явно к гнезду. Это меня заинтересовало. Лужайка, на которой самец собирал корм, располагалась на высоте 4500 метров, а гнездо, видимо, было еще выше. Мне еще не удавалось обнаружить гнездо краснобрюхой горихвостки на такой большой высоте.

Выслеживать гнездо краснобрюхой горихвостки по кормящему самцу - одно удовольствие. С кормом он летает часто и совершенно не таится, подпуская наблюдателя на двадцать- тридцать метров. В другое время горихвосты очень осторожны, и к ним подчас бывает невозможно подойти даже на выстрел. А сейчас не более чем за сорок минут мне удалось обнаружить гнездо и засесть рядом, метрах в семи, с фотоаппаратом. Было интересно понаблюдать, как кормят птенцов родители. Работенка для них была адова. Корм приходилось таскать с лужаек, расположенных на двести - триста метров по вертикали ниже, летая туда и обратно по двадцать - тридцать раз в час! Гнездо же эта парочка свила на абсолютной высоте 4750 метров - рекорд среди насекомоядных птиц Памира - и не только Памира, но и других гор нашей страны! (Насколько мне известно, до сих пор этот рекорд не побит: выше расположенных гнезд насекомоядных птиц никто не находил.) Склон был южный, гнездо - массивная трехслойная постройка - помещалось под камнем в уютной, закрытой от ветра ложбинке - почему бы здесь и не устроить гнездо? Вот только корм для четырех прожорливых птенцов таскать было явно далековато.

Краснобрюхая горихвостка очень своеобразная птица. Это настоящий альпиец, населяющий верхние пояса гор (выше верхней границы древесной растительности) Центральной Азии, Средней Азии и Кавказа. На гнездовье она поднимается очень высоко, на Кавказе и в Средней Азии - до самых вечных снегов. Самец, как я уже говорил, окрашен ярко, зато самочка в своем серовато-дымчатом наряде почти совсем незаметна среди камней. Когда самец ловит мошек на зеленом лугу или гоняется за соперником по желтоватым осыпям склонов, он похож на яркий цветок, издали привлекающий внимание. Сначала я полагал, что из-за такой примечательной окраски ему и песня, долженствующая привлекать внимание самки, не нужна. За многие дни наблюдений я ни разу не слышал, чтобы самец краснобрюхой горихвостки пел, да и в специальной литературе не приходилось встречать даже упоминания о его песнях. Вообще-то самцы различных горихвосток поют довольно хорошо, но, с другой стороны, птицы в высокогорье поют плохо и мало, и поэтому отсутствие песни у краснобрюхой горихвостки меня не очень удивило. Однако оказалось, что я ошибся.

Гребень хребта Музкол

Как-то в самом начале июня в поисках гнезд уларов я пробирался к боковому отрогу хребта Музкол. Здесь, на высоте 4700 метров, стояла еще ранняя весна, и цирк почти весь был завален глубоким снегом. Только холмы морен и отдельные каменные громады, рухнувшие со скальных стен Зора, чернели резкими пятнами на слепяще-белом фоне. Погода была не ахти какая, и из низких облаков, то и дело скрывавших вершину пика, летела ледяная крупа.