Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным

Он взглянул сочувственно.

– Слишком много работала перед праздником.

– Да, возможно. Но, дорогой, дело не в этом. Не хотела пока тебе говорить, но Рама считает… как по-твоему, она понимает? Говорит, что никогда не ошибается, значит, должна понимать. Она многое повидала и все знает.

Джозеф усмехнулся:

– Что Рама знает? Сейчас подавишься словами.

– Ну, видишь ли… Рама говорит, что у меня будет ребенок.

Слова упали в странную тишину. Джозеф сидел неподвижно, глядя в огонь. Дождь на миг прекратился, а Алиса перестала петь.

Элизабет осторожно, робко нарушила молчание:

– Разве ты не рад, дорогой?

Джозеф шумно, тяжело выдохнул.

– Никогда в жизни так не радовался! – А потом шепотом добавил: – И никогда так не боялся.

– Что ты сказал, милый? Не расслышала последних слов.

Джозеф встал и склонился над женой.

– Будь осторожна, – предупредил он строго. – Сейчас тебя укрою. Нельзя мерзнуть, нельзя падать.

Он бережно укутал Элизабет пледом.

Радуясь заботе и гордясь неожиданной тревогой мужа, она улыбнулась.

– Скоро пойму, что и как делать, милый; не бойся за меня. Все выясню и пойму, – произнесла она уверенно, – потому что, когда женщина носит ребенка, перед ней открывается целый мир новых знаний. Так сказала Рама.

– Будь осторожна, – повторил Джозеф.

Элизабет радостно рассмеялась.

– Ребенок уже так тебе дорог?

Джозеф опустил голову и нахмурился.

– Да, ребенок дорог, но еще дороже его ожидание и рождение. Это так же грандиозно, как гора. Настоящая связь с землей. – Он умолк, подыскивая слова, способные точно передать чувство. – Доказательство того, что мы живем здесь, моя милая. Единственное доказательство того, что мы не чужаки. – Вдруг он поднял голову и посмотрел на потолок. – Дождь прекратился. Пойду проверю лошадей.

Элизабет снова рассмеялась.

– Я читала или слышала, что где-то далеко на севере – то ли в Норвегии, то ли в России – есть странный обычай. Надо обо всем рассказать скотине. Когда в семье что-то случается – рождение или смерть, – хозяин идет к лошадям и коровам, чтобы сообщить новость. Ты тоже идешь для этого?

– Нет, – ответил Джозеф. – Просто хочу проверить, все ли привязи хорошо укреплены.

– Не ходи, – жалобно попросила Элизабет. – Томас позаботится о животных. Он никогда о них не забывает. Останься со мной. Если уйдешь сегодня, мне будет одиноко. Алиса! – окликнула она громко. – Можешь подать ужин прямо сейчас? – И снова заговорила тихо: – Посиди со мной, Джозеф.

Она схватила его ладонь и прижала к груди.

– Помню, как в детстве на Рождество мне подарили куклу. Когда увидела ее на елке, сердце наполнилось невыразимым жаром. До того момента, как взяла куклу в руки, я очень боялась и страдала. Так хорошо это помню! Не знаю почему, но жалела, что кукла принадлежит мне. Она казалась слишком волшебной, слишком прекрасной, чтобы стать моей. У нее были настоящие брови и ресницы. С тех пор Рождество всегда наполнялось чудом, и сегодня тоже такой день. Если то, о чем я тебе сказала, правда, то это слишком большая драгоценность, и мне страшно. Посиди со мной, милый. Не уходи сегодня.

В ее глазах блеснули слезы.

– Конечно останусь, – успокоил Джозеф. – Ты слишком устала да и вообще теперь должна много отдыхать.

Он просидел дома весь вечер и лег спать вместе с женой. Однако, как только ее дыхание стало ровным, бесшумно поднялся и оделся. Элизабет слышала движенье и лежала тихо, притворяясь спящей. «У него какие-то важные ночные дела», – подумала она кротко и вспомнила слова Рамы: «Если Джозеф мечтает, то ты никогда не узнаешь, о чем его мечты».

От одиночества стало холодно. Элизабет вздрогнула и тихо заплакала.

Джозеф неслышно спустился с крыльца. Небо прояснилось, ночь стала колючей от надвигающегося мороза, однако с деревьев по-прежнему капала вода, а с крыши на землю стекал крошечный ручеек. Джозеф подошел к большому дубу, остановился и, подняв голову, едва слышно заговорил:

– Ждем ребенка, сэр. Обещаю, что, как только родится, сразу принесу его вам.

Он дотронулся до холодной мокрой коры и медленно провел пальцами по стволу. «Священник знает мою тайну, – подумал он спокойно. – Знает какую-то часть и не верит. А может быть, верит, но боится этой веры».

– Надвигается буря, – снова обратился к дереву Джозеф. – Понимаю, что укрыться не удастся. Но вы, сэр, должно быть, знаете, как защитить нас от бури.

Он долго стоял, осторожно водя пальцами по черной коре, и думал: «Это чувство захватывает все сильнее. Поначалу я искал утешения после смерти отца, а теперь влечение стало настолько острым, что превосходит почти все. И все же по-прежнему утешает».

Он подошел к яме, где жарили мясо, и взял с решетки большой кусок.

– Вот, пожалуйста, – проговорил умоляюще, поднял руку и положил мясо в развилку веток. – Защитите нас, если сможете. Надвигающаяся стихия способна уничтожить всех.

Внезапно рядом послышались шаги. Голос Бертона произнес:

– Джозеф, это ты?

– Да. Уже поздно. Что тебе нужно?

Бертон подошел ближе и остановился.

– Хочу поговорить с тобой, Джозеф. Хочу предостеречь.