Неведомому Богу. Луна зашла

А потом, однажды утром, небо очистилось, и засветило тёплое солнце. Промытый воздух был приятен и чист, а все листья на дубах блестели, как полированные. Появилась трава; на дальних холмах можно было наблюдать всё богатство её цветовых оттенков, и крошечные стрелы, тёмно-синие на расстоянии, которые неровным рядком пробивались из грязи, оказывались зелёными, если взять их в руки.

Дети, словно зверьки выпущенные из клетки на волю, предались своим играм с таким неистовством, что их пришлось отправить в постель.

Джозеф вынес плуг и вспахал почву на огороде, Томас прошёлся по нему бороной, а Бартон вскопал грядки. Они словно выстроились в очередь, где каждый стремился приложить руки к делу. Даже дети просили разрешения бросить по комку грязной земли для редиски и моркови. Редиска выросла очень быстро, а с посадками моркови надо было подождать, потому что они требовали хорошего ухода. Всё это время трава шла в рост. Стреловидные ростки превращались в травинки, у основания каждой из которых тотчас возникала еще одна такая же. Вершины и склоны холмов вновь приобрели мягкие, плавные и чувственные очертания, а шалфей утратил свою тёмную строгость. Из всей округи только поляна, окружённая соснами, не изменила своего облика.

Прошёл день Благодарения с обильными угощениями, и к Рождеству трава поднялась уже до лодыжек.

Как-то вечером на дворе фермы появился старый мексиканец-коробейник с тюком, полным просто замечательного товара — иголками, булавками, небольшими кусками воска, бумажными иконками, коробкой резинок, гармониками и красно-зелёными шариками из гофрированной бумаги. Старый, сгорбившийся, он принёс только небольшие вещи. Развязав свой тюк на крыльце перед входом в дом Элизабет, он с извиняющейся улыбкой отступил чуть назад, снова и снова поворачивая в руках упаковку с булавками, чтобы наилучшим образом продемонстрировать их достоинства, или, мягко указывая пальцем на резинки, чтобы привлечь внимание собравшихся женщин.

Джозеф, через дверной проём сарая увидевший это сборище, вышел наружу поразмяться. Завидев его, старик снял свою рваную шляпу.

— Buenas tardes, senor, — сказал он.

— Tardes, — сказал Джозеф.

Коробейник крайне смущённо улыбался.

— Вы меня не помните, сеньор?

Джозеф пристально всмотрелся в загорелое продолговатое лицо.

— Думаю, что нет.

— Как-то раз, — сказал старик, — вы ехали по дороге в Нуэстра-Сеньора. Я подумал, что вы собираетесь на охоту, и попросил кусочек оленины.

— Да-да, — медленно промолвил Джозеф. — Теперь вспоминаю. Ты — Старый Хуан.

Коробейник, как старая птица, дёрнул головой.

— А потом, сеньор, потом мы говорили о фиесте. Я обошёл всю округу от Сан-Луис-Обиспо. Вы уже устраивали фиесту, сеньор?

Глаза Джозефа радостно расширились.

— Her, но я собираюсь. Когда для этого будет подходящее время, Старый Хуан?

Сознавая, какая большая честь ему выпала, коробейник развёл руками и вытянул шею.

— Здесь, сеньор, любое время — подходящее. Но есть дни, когда это сделать лучше всего — Natividad, Рождество.

— Нет, — сказал Джозеф, — слишком скоро. Времени не хватит.

— Тогда на Новый год, сеньор. Это лучшее время, потому что тогда все счастливы и ждут фиесты.

— Годится! — воскликнул Джозеф. — На Новый год мы её и устроим.

— Мой зять играет на гитаре, сеньор.

— Пусть тоже приходит. Кого мне пригласить, Старый Хуан?

— Пригласить? — взгляд старика был полон изумления. — Никого не надо «приглашать», сеньор. Когда я буду возвращаться в Нуэстра-Сеньора, я скажу, что на Новый год вы устраиваете фиесту, и люди придут. Может быть, приедет священник, он привезёт алтарь в перемётных сумах и отслужит мессу. Вот будет здорово!

Посмотрев на дерево, Джозеф рассмеялся.

— И от этого трава будет лучше расти, — сказал он.

16

На следующий день после Рождества Марта, старшая из девочек Рамы, сильно напугала других детей.

— На фиесту будет дождь, — сообщила она, а поскольку она была старше остальных, ребёнком вдумчивым и нелегкомысленным, использовавшим в отношениях с другими детьми свой возраст и свою серьёзность, как кнут, все поверили ей, и не думали о фиесте ничего хорошего.

Трава росла всё гуще. За то недолгое время, пока стояла тёплая погода, её новые ростки возникали с небывалой быстротой, а на полях появилось несметное количество грибов, включая дождевики и поганки. Дети приносили грибы корзинами, и Рама жарила их на сковородке, куда клала серебряную ложку, чтобы проверить, не ядовиты ли они. Она утверждала, что серебро потемнеет, если попадётся поганка.

За два дня до Нового года на дороге появился Старый Хуан со своим зятем, бесхитростно улыбающимся парнем-мексиканцем, шагавшим за ним след-в-след, ибо зятю, Мануэлю, не хотелось даже утруждать себя мыслями о том, как обойти канаву. Оба они остановились перед крыльцом Джозефа, прижав к груди свои шляпы. Подобно тому, как щенок подражает всем движениям взрослой собаки, Мануэль повторял всё, что делал Старый Хуан.

— Он играет на гитаре, — сказал Старый Хуан, и в доказательство его слов Мануэль передвинул из-за спины разбитый инструмент и с гордостью продемонстрировал его.