Неутомимые следопыты

Грозный лай был ему ответом. Однако я слышал за калиткой осторожное поскрипывание. Старуха, наверно, переступала с ноги на ногу, раздумывая. Потом вдруг звякнула щеколда, брякнула цепочка, и злой маленький глаз оглядел нас сквозь щелку.

— Нету… — проскрипел голос «сердечной женщины». — Уехал.

И тут, повернувшись, чтобы идти следом за Женькой, я заметил на другой стороне улицы сутулого человека в коричневой кепке. Я сразу же его узнал. Это был тот самый незнакомец, который так пристально смотрел на Афанасия Гавриловича несколько дней назад.

Едва он заметил, что я гляжу на него, как тотчас же быстро отвернулся и стал внимательно, слишком уж, по-моему, внимательно, разглядывать афишу, налепленную на заборе.

— Знаешь что, Серега, — произнес Женька, встрепенувшись и не следя за моим взглядом, — это даже хорошо, что Афанасий Гаврилович уехал.

— Чего же тут хорошего? — удивился я.

— А то, что пока он ездит, мы все про партизан узнаем.

— У кого?

— Экий ты бестолковый! Помнишь, Митя говорил, что его дедушка во время войны раненого партизана прятал?

— Ну, помню.

— Так вот. Не один же Митин дед был с партизанами связан. Найдутся еще люди. Надо только поискать. А вернется Афанасий Гаврилович, мы к нему придем и обо всех наших розысках расскажем.

Когда мы пришли домой, тетя Даша гладила наши рубашки. Она вообще не могла ни минутки посидеть без дела. Мы рассказали ей, где мы были, и что Афанасий Гаврилович уехал из Зареченска.

— Должно быть, в командировку, — добавил я.

— Как же, «в командировку», — насмешливо передразнила Женькина тетка. — Интересно, кто это его в командировки посылает? Какое учреждение?

— Какое-нибудь посылает, — произнес Женька. — Он сам нам говорил, что скоро уедет по делам.

— Да, дела у него найдутся, — проговорила, тетя Даша. — Такие дела, что ой-ей-ей… — И она взмахнула утюгом, который сердито зашипел.

— Что это она, Жень? Про Афанасия Гавриловича?.. — полюбопытствовал я, когда мы очутились в нашей комнатке.

— Не знаю… — Женька пожал плечами. — Я и сам, Серега, чего-то никак не пойму…

Вот когда я почувствовал смертельную усталость. Может быть, один вид кровати заставил меня вспомнить, что мы почти целые сутки не спали, и глаза мои опять стали закрываться сами собой.

— Давай, Жень, полежим немного… — предложил я, еле ворочая языком.

— Ложись, если хочешь, — отозвался мой неугомонный товарищ.

Это было последнее, что я услышал, потому что стоило мне скинуть сандалии и опустить голову на подушку, как я словно провалился в глубокую черную яму…

Меня разбудило солнце. И, проснувшись, жмурясь от его горячих, ослепительно ярких лучей, я удивился, почему оно бьет мне в глаза, если я прилег поспать всего лишь на часок. Окончательно очухавшись ото сна, я поразился еще больше, увидев, что лежу под одеялом, в майке и трусах, хотя лег одетым, — я это помнил совершенно отчетливо. Повернув голову, я увидел Женьку, который сидел на своей кровати, скрестив ноги, и смотрел на меня с усмешкой.

— Привет исследователю!

Он соскочил с кровати, шлепая босыми ногами, подбежал к столику, на котором стояла гильза от снаряда — удивительный партизанский тайник — и лежали сложенные взъерошенной горкой документы. Схватив со стола какие-то листки, Женька торжествующе помахал ими в воздухе.

— Что это? — спросил я.

— Партизанские письма, — с гордостью объявил Женька. — Вернее, одно письмо, — поправился он, — и та записка, помнишь, которую первой нашли?

Он взобрался ко мне на кровать.

— Подвинься. Разлегся, как три толстяка. И слушай. Письмо в Томск. Я адрес не весь разобрал. Город-то еще можно понять, а улица, дом, фамилия — все начисто размыто.

Женька поудобнее устроился на кровати и начал читать:

— «Здравствуйте, дорогие мои мама, сестра Оксана и брат Анатолий. Пишу вам уже третье письмо, только не знаю, получили вы первых два. Понимаете сами — почта отсюда, из захваченной врагами земли, не налажена. Я те два письма долго хранил, пока, наконец, не нашелся человек, который пообещал их переслать. А переслал ли, нет ли, не знаю…»

Женька взглянул на меня и взволнованно проговорил:

— Ты понимаешь, Серега? Ведь самое главное — мы город знаем и имена. В Томске, наверно, не так уж много людей, у которых мама, брат Анатолий и сестра Оксана.

— Ладно тебе, — сердито перебил я, — ты дальше читай.

— Ага, слушай дальше: «Писал я вам в прошлом письме, как отступала наша часть от самой границы на Каунас, на Вильнюс, как попали мы с нашим командиром роты лейтенантом Вересовым в окружение…» Слышал, Серега?

— Да слышал, слышал! Дальше читай.