Неутомимые следопыты

— И где тебя все время носит? — удивлялась мать. — Ведь ни секунды не посидишь дома.

— Что ты, мамочка, — отвечал я, целуя ее, — вот я сижу. И не секундочку, а несколько минут…

Если честно говорить, мы даже на Овражную улицу теперь не ходили, занятые нашим альбомом. Я где-то в глубине души был убежден, что никакого дома мы там не найдем. Между тем альбом понемногу заполнялся материалами. Лешка, который все время старался показать себя перед Женькой с лучшей стороны, трудился изо всех сил, — делал замысловатые виньетки и сложные рисунки. Мне вообще казалось, будто он собрался разместить в альбоме все материалы, сколько их было. А их оказалось не так уж мало, включая фотокопии, записи, странички из дневника подпоручика Мещерякова…

— А что? — удивился Веревкин, когда я начал возражать против его выдумки. — Разве ты этого не хочешь?

И если бы не Женька, он так бы и поступил.

И вот однажды, когда мы корпели над альбомом дома у Женьки, в прихожей раздался требовательный звонок.

— Сейчас, сейчас, — откликнулся Вострецов, бросаясь отпирать.

Он отворил дверь, а мы с Лешкой тоже выскочили из комнаты, чтобы взглянуть, кого это принесло, и увидели в дверях запыхавшуюся Светланку.

— Скорей!.. Скорей!.. — задыхаясь, торопила нас девочка. — Приехал!.. Приехал!..

— Да кто приехал? — Женька никак не мог взять в толк.

— Коростелев приехал… Ждет вас у себя!..

Мы с Лешкой в недоумении переглянулись. Я совершенно забыл о жителе Овражной улицы — Коростелеве Захаре Тихоновиче. А Веревкин о нем и слыхом не слыхивал. Понял только один Женька. Он поспешно стал снимать с вешалки свое пальто. Светланка же, пока он да и мы тоже одевались, рассказывала.

Оказывается, сегодня после обеда, когда Володя только уселся за проверку записанных сегодня лекций, а Светланка начала готовить домашние задания, в квартире раздался телефонный звонок. К телефону подбежала быстроногая Светланка. Говорил какой-то совсем незнакомый голос. Незнакомец отрекомендовался бывшим соседом Волковых.

— Это он, понимаешь, Женя!.. — тараторила без остановки девочка. — Наш бывший сосед… Он из Горького приехал… И остановился в гостинице «Москва»… Он у нас в городе проездом.

Только тут до меня дошел смысл сказанного Светланкой. Через несколько секунд мы, толкаясь, вылетели из Женькиной квартиры.

Примерно через полчаса мы стояли перед дверью гостиничного номера 452.

Светланка робко постучала. За дверью прозвучал мужской голос:

— Открыто. Войдите.

Девочка толкнула дверь, и мы очутились в светлом после темноватого гостиничного коридора просторном номере. Навстречу нам поднялся из-за письменного стола немолодой человек с редкими волосами в двубортном синем костюме. Он выглядел не таким уж старым. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, не больше. «Когда же это он успел принимать участие в баррикадных боях? — промелькнуло у меня в голове. — По виду совсем непохоже…»

— Вот, Степан Захарович, привела, — сказала, покраснев, Светланка.

— Ну-ка, ну-ка, — произнес мужчина, подходя к ней, — дай-ка я на тебя взгляну. — И обращаясь к нам, будто призывая нас в свидетели, продолжал: — Ведь когда я из Москвы уезжал, ей было… было… слушай, Света, а сколько же, в самом деле, тебе тогда было лет?

Девочка еще больше покраснела и сказала:

— А я не помню, Степан Захарович…

— Да тебе тогда было всего ничего, от горшка два вершка, — рассмеялся приезжий.

Пока они разговаривали, я с сомнением шепнул Женьке:

— Не может быть, чтобы он сражался на баррикадах!..

Будто бы услышав мой шепот, Степан Захарович всем телом повернулся к нам.

— Извините великодушно. Занялся вот воспоминаниями. — Он быстрым шагом подошел к столу и взял с него какую-то тетрадь в клеенчатом переплете. — Дело в том, что сегодня я уезжаю в загранкомандировку и хочу передать вам вот эту тетрадь. В ней есть записи моего отца, участника первой русской революции. Когда-то, видимо, для себя, он вел дневник. Никому его не показывал, а после его смерти в семейных архивах мы обнаружили его. Вручаю вам. Только учтите — из номера его не выносить, читайте и записывайте здесь. — Коростелев взял со стола несколько листков бумаги, остро отточенный карандаш и, обведя нас строгим взглядом, протянул все это Женьке. А сам куда-то стал собираться.

Так вот оно что! Это сын того человека, друга Виталия Васильевича Купрейкина, который живет на Кутузовском проспекте. Как же его звали?.. А, вспомнил: Захаром Тихоновичем.

Едва за Степаном Захаровичем затворилась дверь, мы тотчас же с вполне понятной жадностью принялись перелистывать тетрадные странички. Даже Светланка, которой, кажется, не было никакого дела до наших поисков, и та просовывала свою голову между моей и Лешкиной. Наконец Женька резонно заметил, что сначала нужно раздеться, а потом уже приниматься за тетрадь.

Возле двери стояла деревянная вешалка, на которую мы и повесили свои пальтишки. Затем устроились на диване, и Женька сказал мне:

— Читай все, с самого начала.