Неутомимые следопыты

— Давай, Серега, его разыграем, раз он задержался, — придумал Женька. — Не будем выходить. Пусть-ка он теперь нас поищет.

Лешка заметался по тротуару. Заглянул в подъезд, в подворотню… Мимо него шли, торопясь, прохожие, а он в панике носился вдоль тротуара.

— Ладно, не будем его больше мучить, — пожалел Веревкина Женька. — А то он еще через улицу сиганет.

Когда мы чинно вышли из магазина, вид у Веревкина был донельзя растерянный. Даже шапка съехала набок. Он совершенно забыл про свой фотоаппарат, который болтался на ремешке и казался предметом совершенно никчемным. Он даже не сразу узнал нас. Когда Женька прошел мимо, не глядя в его сторону, Веревкин несколько секунд стоял, совершенно обалделый. А потом вдруг как завопит:

— Женя! Сережа!.. Куда же вы подевались?! Я вас уже битый час ищу!..

— A-а, это ты? — с равнодушным видом отозвался Вострецов, помахивая альбомом. — А мы тебя уже и не ждали.

Только сейчас, кажется, до Лешки дошел смысл того, что он совершил.

— Мне же хотелось как побыстрее, — виновато забормотал он.

— В другой раз делай не побыстрее, а будь посообразительней, — наставительно заметил Женька. — Ну а теперь снимай.

— Что снимать? — Лешка завертел головой.

— Не понимаешь разве? Универмаг снимай, книжный магазин вон, доску Почета…

Веревкин торопливо защелкал аппаратом. А потом было еще много снимков. Мы фотографировали и зоопарк, и станцию метро «Краснопресненская», и высотный дом на площади Восстания.

На следующий день, в среду, мы собрались все втроем дома у Женьки. Женькина мать, худенькая, подвижная Антонина Григорьевна, усадила нас было за стол пить чай. Но нам всем было совсем не до чая: нам предстояло идти в Дом пионеров. Веревкин заметно волновался. А когда мы вошли в просторный шумный вестибюль знакомого нам здания, Лешка и вовсе оробел. Мы почти силой втащили его по лестнице в комнату занятий кружка.

Иван Николаевич был уже на месте. Он сидел один, перебирая какие-то бумаги, делая в них карандашом пометки. Когда мы вошли, он поднял седую голову и кивнул нам с приветливой улыбкой. Несколько дольше его пристальный взгляд задержался на Лешке.

— Вы, я вижу, новенького к нам привели, — произнес он, окидывая Веревкина острым взглядом. — Как же тебя зовут?

Но Лешка молчал, словно воды в рот набрал. За него ответил Женька.

— Веревкин, Иван Николаевич. Лешка… то есть Алексей.

— А он сам, что же, язык проглотил?

Лешка замотал головой и для пущей убедительности высунул язык:

— А вот и не проглотил.

— Вижу, — кивнул Иван Николаевич. — Скажи, пожалуйста, ну а историю ты любишь?

— Очень люблю, — с жаром отозвался Лешка.

— Иван Николаевич, — неожиданно перебил их разговор Женька. — Нельзя в музее некоторые копии получить… с фотографий, документов разных?.. Там интересные карточки есть.

— Почему же нельзя. Очень даже можно. А вам для чего это нужно? Уж не для альбома ли?

— Для него.

Иван Николаевич пообещал, что завтра же позвонит в музей и попросит его работников снять для нас копии.

В эту минуту входная дверь с легким скрипом отворилась, и показались Зина Грунько и Лева Огурецкий. Понемногу собрались и остальные члены кружка. Пора было начинать занятия.

Страничек в альбоме мы насчитали 26, плотных, глянцевитых, так и тянуло что-нибудь на них нарисовать. К нашей радости, Лешка Веревкин оказался совсем неплохим художником, хотя в классе никогда себя в этом деле не проявлял. И акварельные краски у него были, и кисточки… Он взялся нарисовать первую страницу — алое знамя, развевающееся над баррикадой.

Стоя у него за спиной, мы следили за его руками. Женька даже язык высунул, до того он волновался. Веревкин рисовал знамя. Изорванное, пробитое пулями, но все-таки победоносное и гордое…

— Веревкин, — удивленно произнес Женька, — ты же здорово рисуешь! А чего же ты у нас в классе об этом не говорил?

— Ну уж ты скажешь тоже — «здорово», — покраснев, отозвался Лешка, но чувствовалось, что похвала, исходящая от Женьки, ему приятна.

Вдоволь налюбовавшись Лешкиным рисунком, мы стали решать, кому писать заголовок. Наконец решили для проверки цветной тушью изобразить несколько букв. Лучший почерк оказался у Женьки. Особенно заглавные буквы — «П» и «В». Жаль, что в заголовке, коллективно придуманном нами: «История баррикадных боев на Овражной улице», — не оказалось ни одной буквы «П».

— А давайте так! — с жаром воскликнул я. — «История баррикадных боев» не на Овражной улице, а в «Краснопресненском районе».

С этим исправлением согласились все члены кружка.

Проездом в городе

Теперь каждый раз, едва выпадало свободное время, мы встречались у Лешки, Женьки или у меня — у кого дома было посвободнее. Иван Николаевич на другой же день съездил в Историко-революционный музей «Красная Пресня» и получил от старшего сотрудника разрешение на получение фотокопий с различных карточек и рукописных документов. Среди них была и так запомнившаяся нам фотография группы девушек-курсисток. Вообще там попадались даже такие, каких не было на стендах в музее.

Мама и папа теперь видели меня дома очень редко.