Неугомонная

Деверо никогда бы не заподозрил господина А. в предательстве, если бы происшествие с агентом «Шалфей» в Лас-Крусисе не вызвало у него глубоких сомнений и стремления найти виновного. Очевидно, что Деверо был очень близок к разоблачению господина А. в тот момент, когда его убили. В его смерти (его «самоубийстве») просматривался почерк «ликвидационной» команды НКВД, что опять же служит подтверждением версии о том, что господин А. скорее являлся русским агентом, нежели немецким.

— Я полагаю, что, возможно, господин Икс — это Алистер Деннистон, директор Правительственной школы кодирования и шифрования, — сказал Том, провожая меня к машине. — Он обладал значительной властью, позволявшей ему иметь собственные, так сказать, внештатные кадры. И ты только подумай, Руфь: если, что кажется вполне вероятным, господин А. был агентом НКВД в ПШКШ, то он сделал для русских больше, чем вся Кембриджская пятерка[50] вместе взятая. Это же сенсация.

— В каком смысле?

— Ну, тот материал, что ты дала мне. Он настолько выигрышный. Если его обнародовать, то общественность будет просто в шоке. Разразится огромный скандал.

Я промолчала. Томс спросил, не хочу ли я сходить с ним куда-нибудь поужинать, я ответила, что обязательно позвоню, но попозже — сейчас очень много дел. Я поблагодарила профессора и поехала в Мидл-Эпггон, прихватив с собой Йохена.

Пока я предавалась воспоминаниям, мама уже добралась до последней страницы. Она прочла вслух:

— «…Хотя историю агента „Шалфей“ можно рассматривать как частный случай, но материал, который ты мне передала, содержит в себе удивительно интересные сведения, как в общем, так и в деталях, о деятельности БЦКБ в США. Для любого, кто занимается этой темой, в том числе и для меня, это, что и говорить, драгоценный клад, поскольку все, что касалось деятельности БЦКБ, все эти годы хранилось за семью печатями. До сего времени никто из непосвященных даже не подозревает о размахе британской разведывательной деятельности в США до Перл-Харбора. Ты можешь представить себе, как встретили бы эту информацию наши друзья на другой стороне Атлантики. Очевидно, было недостаточно придумать „особые отношения“ — нам для полного счастья нужна была британская координация безопасности».

Мама бросила страницы на траву; казалось, что она очень расстроена: пробежала рукой по волосам и пошла в дом. Я не пошла за ней следом, поскольку подумала, что ей, возможно, потребуется какое-то время, чтобы дать этому анализу отстояться в голове, отфильтровать его, поразмыслить, все ли в нем правильно.

Я подняла отпечатанные на машинке страницы и сложила их у себя на коленке, специально думая при этом о других вещах, например об интригующем сообщении, попавшем ко мне с утренней почтой. Этим утром я получила приглашение на свадьбу Юга Корбиляра и Беранжер У., которая должна была состояться в Париже, в Нюли-сюр-Сейн, и еще письмо от Хамида, отправленное из города под названием Макассар на острове Сулавеси в Индонезии. Хамид сообщал, что его зарплата выросла до шестидесяти пяти тысяч и что ему обещали предоставить месячный отпуск до конца года, во время которого он собирается посетить Оксфорд и навестить нас с Йохеном. Хамид писал мне регулярно раз в неделю: он простил мне ту глупость в «Капитане Блае», хотя я и не удосужилась извиниться. Я была очень плохим корреспондентом — послала ему пару коротеньких ответов, — но я чувствовала, что Хамид еще долго от меня не отстанет.

Мать вышла из дома с пачкой сигарет в руке. Она показалась мне более спокойной после того, как, сев на свое место, предложила мне сигарету (от которой я отказалась, поскольку пытаюсь бросить курить, уступая постоянному нытью Йохена).

Я наблюдала, как она щелкает зажигалкой.

— Ну, и как твое мнение, Сэл? — спросила я без всякой цели.

Она пожала плечами.

— Как это он сказал? «Детали деятельности БЦКБ в США…» Думаю, твой профессор прав. Предположим, что де Бака убил бы меня — ничего бы не изменилось. Перл-Харбор был уже на подходе — хотя никто и не предполагал, что это случится.

Мама ухмыльнулась, но я была уверена, что она не находила в этом ничего смешного.

— Моррис говорил, что мы похожи на шахтеров, добывающих уголь в забое глубоко под землей, — но мы и понятия не имели, как была организована угледобывающая промышленность там, на поверхности. Тук-тук-тук — вот вам кусок угля!

Я немного подумала и сказала:

— Рузвельт ведь так и не выступил с той речью, да? Ну, с той, в которой он собирался упомянуть твою «мексиканскую карту» в качестве свидетельства. Это было бы замечательно — и могло, наверное, все изменить.

— Ты очень добра, моя дорогая, — ответила мать. Я поняла, что сегодня мне ее не расшевелить, как бы я ни старалась. Была в ней какая-то покорная усталость — слишком много несчастливых воспоминаний кружилось в воздухе.

— Рузвельт должен был выступить с речью десятого декабря. Но потом случился Перл-Харбор — и «мексиканская карта» ему больше не понадобилась.