Неугасимый огонь

– Это какое-то сословие? Так же, как вы, высокородные македоняне, зовётесь "друзьями" царя?

– Ну, что-то вроде этого. Эти женщины пользуются большой свободой, они искусны в танцах, музыке и речах, часто прекрасно образованы, обучены всем премудростям любви, и за все это получают от восхищающихся ими мужей большую плату.

– Так они... любят за деньги?

– Любят за деньги диктериады, рабыни, приносящие доход своим хозяевам или государству[87], – хмыкнул Птолемей, – или иеродулы в храмах Афродиты, которые отдаются мужам во славу богини. Но гетеры не рабыни. Их нельзя принудить к любви против воли. Перед ними преклоняются. Они сами выбирают, к кому прийти на ложе. По крайней мере, наиболее выдающиеся и знаменитые из них. Они выступают на симпосионах, развлекая и образовывая мужей. То есть делают то, чем сегодня занималась ты.

Было темно, и Птолемей не видел, как Анхнофрет покраснела.

– Вот уж никогда бы не подумала, что меня сочтут...

Птолемей почувствовал её смущение и придержал коня, посмотрел на посланницу серьёзно.

– Некоторых из них боготворят. Я знавал одну, которой за ночь любви предлагали стоимость целой триеры. И она отказала.

В его голосе прозвучала грусть и Анхнофрет сделала неверный вывод.

– Отказала... тебе?

– Нет, – покачал головой Лагид, – мне не отказала.

Он надолго замолчал. Анхнофрет не сразу решилась продолжить.

– Кампаспа тоже из тех, кого боготворят?

– Да. Причём в прямом смысле. Есть такой город, Эфес. Вернее, будет. Дело происходило там. Мы одержали большую победу над персами и эллинские города, много лет находившиеся под их владычеством, один за другим радостно встречали нас. Во всём эллинском мире поднялось большое воодушевление, ибо очень многие не одно десятилетие мечтали о реванше персам. О мести за некогда сожжённые ими города. Наш поход и был такой местью. Под этим знаменем царь возглавил панэллинский союз. Имя Александра было у всех на устах. В Эфес съехались поэты, скульпторы. Они хотели воспеть подвиги царя, увековечить их в стихах, бронзе и мраморе. Среди них был художник Апеллес. Он не занимался ваянием мужей-воинов, подобно своему другу Лисиппу, с которым ты уже знакома. Его привлекало другое.

– Женская красота? – догадалась Анхнофрет.

– Да. Он предложил Александру создать картину. Афродиту Анадиомену, выходящую из морской пены. В качестве модели он видел лишь одну женщину.

– Кампаспу?

Птолемей кивнул.

– Подругу царя. Апеллес предложил Александру нарисовать её обнажённой и тот согласился.

– Что же было потом?

– Потом? Апеллес влюбился в свою модель, и та ответила взаимностью. Их связь раскрылась, но Александр не причинил художнику вреда. Более того, он уступил ему Кампаспу.

– Уступил? – удивилась посланница, – ты же сказал, что гетеры свободны.

– Да. Но все же она была любовницей царя.

Анхнофрет некоторое время молчала.

– Значит, он чужд ревности?

Птолемей подумал, покачал головой.

– Не думаю. Александр ревнив. Но ревнив к чужим подвигам, к славе. Он должен быть первым среди мужей, но не стремится к этому в делах любви. Сказать по правде, царь довольно равнодушен к женщинам. Когда он был юношей, то совсем не интересовался ими, все время проводил в воинских упражнениях или беседах с нашим учителем, Аристотелем. Родителей царевича это беспокоило, и тогда царь Филипп заплатил большие деньги гетере Калликсене, чтобы та научила его сына всем премудростям любви.

Птолемей усмехнулся.

– Калликсена очень старалась, да и Александр вовсе не избегал её объятий. Но он познал лишь плотскую любовь. Сердцем его Калликсена завладеть не смогла. Как и Кампаспа. Да и никто до сих пор. Когда мы отправлялись в поход, Парменион, Антипатр и Олимпиада, мать царя, умоляли его жениться. Говорили, что царству нужны наследники. Он отказался наотрез.

– Он так и не назвал никого своей царицей?

– Не назвал. Но, возможно, ты удивишься, если я скажу тебе, что сейчас у царя есть женщина.

– Вот как? – действительно удивилась Анхнофрет, – уже месяц, как я живу среди вас, но и подумать не могла...

– Она не показывается на людях. Её зовут Барсина и она вдова Мемнона. Самого опасного из наших врагов, к счастью, покойного.

– Вдова врага? Так она, вероятно, наложница?

Птолемей кивнул.

– Я думаю, он считает Барсину своим трофеем. Царь редко наведывается в её шатёр. Он не из тех людей, кто дня прожить не может, чтобы не выгулять свой...

Птолемей покосился на Анхнофрет и смущённо кашлянул. Хранительница ничего не ответила, погруженная в свои мысли. Всю дальнейшую дорогу до македонского лагеря они молчали.

Пророчество, как всегда вышло туманным, даже ремту поняли не все, а эллины и подавно, но все же некоторые слова чрезвычайно обеспокоили Эвмена.

"Бесстрастно взирают мёртвые глаза..."

Неужели те, нарисованные возле таранов, что придают боевым кораблям эллинов сходство с дельфинами.

"Звезда катится в бездну. Лучи-иглы напоены кровью. Шестнадцать игл..."

Шестнадцатилучевая звезда украшала македонские щиты. Это она катится в бездну?

Кардиец сразу задал прямой вопрос:

– Царица видела битву? В ней участвовали наши корабли? И... египетские?

Фараон покачал головой.