Неугасимый огонь

Ропот сменил тон на неуверенный.

– Ну, вроде так.

– А кем были македоняне для эллинов, до того времени, как на трон взошёл мой предок, Александр Филэллин? Разве вас считали эллинами? Даже при жизни моего отца не считали!

– Царь, – обиженно крикнул кто-то из эллинов, – не говори за всех! Это Демосфен называл Филиппа варваром!

– Да-да, это Демосфен! Мы так не считали!

Александр усмехнулся, посмотрел на эллинов и сказал несколько слов по-македонски.

– Не поняли меня?

Те не ответили.

– Догадываетесь, к чему я все это говорю?

– Ты хочешь, царь, чтобы мы стали среди хеттов теми, кем стали среди македонян изгнанники из Аргоса? – спросил Кен.

– Именно, – ответил Александр.

– Ваши дети будут признаны мной настоящими македонянами, – заявил царь женатым воинам.

Это вызвало гул одобрения. Но потом Александр сказал нечто шокирующее:

– Отныне всякого человека, живущего в Новой Македонии, которую мы здесь построим, и говорящего на "общем" языке, я буду называть македонянином, независимо от того, из какого народа он происходит.

Он взорвал умы воинов. После всеобщего собрания его слова бурно обсуждали много дней. Воины привыкали к своей новой роли – стать ядром будущей нации. Для многих оказалось весьма непросто принять это.

– Да как же так? Какие-то варвары будут ровней нам?

– Царь отличает варваров, на нас ему наплевать.

– Да-да, не зря на Игры допустил этих раскрашенных ублюдков, которые столько наших перебили!

Птолемей и Кен, выступившие союзниками царя в этом начинании, горячо убеждали воинов, что Александр прав. Хватало и скептиков. В их рядах оказался Гефестион, отчего царь даже поначалу обиделся, употребив немало красноречия на то, чтобы переубедить друга.

В конце концов, страсти немного улеглись. Хватало иных забот, а царь пока не торопился отличать хеттов перед македонянами. Воины успокоились.

Не раздувал пламя Александр и в деле с Филотой. Он затаил злость на сына Пармениона, но старался не подавать вида. Царь не стал чинить ему никакого унижения, но отослал от себя, назначив комендантом гарнизона Лавазантии. Для честолюбивого Филоты эта ссылка стала красноречивее любых прямых обвинений. Он высказал обиду отцу.

– Все наши поступки имеют свою цену, – сурово сказал Парменион, – ты не представляешь, чего стоило Александру замять твою выходку.

– Выходку?! – вскинулся Филота, – даже ты не веришь мне?

Парменион лишь покачал головой.

– Ты знаешь, что Александр легко поддаётся гневу, но он отходчив. Для тебя будет лучше, если ты некоторое время побудешь вдали. Вот увидишь, он сменит гнев на милость. Он по-прежнему благоволит нашей семье, посмотри сам – он назначил послом в Египет Никанора.

Выбор Никанора в качестве посла преследовал сразу несколько целей. Во-первых – успокоить Пармениона. Преданный старик не собирался становиться в оппозицию, но царь решил перестраховаться. Во-вторых, Никанор был ранен в бою с египтянами, Александр рассудил, что посол будет думать о реванше, и не позволит очаровать себя, как это сделал Птолемей. Подозрительная расположенность Лагида к египтянам стала третьей причиной, что в Бехдет поехал не он.

Никанору предстояло проявить большую твёрдость. Ещё до его отъезда обнаружилось, что удивительная мягкость и уступчивость Ранефера имеет двойное дно. К середине осени македоняне заметили, что в принадлежащих им кипрских и киликийских портах поубавилось финикийских торговых судов, гружёных египетским хлебом. Кроме того "пурпурные" перестали покупать кипрскую медь. Расследование Эвмена показало, что они вздыхают об упущенной выгоде, но вынужденно выполняют чьё-то "благопожелание".

Понятно, чьё.

– Значит, решил сыграть утяжелёнными костями? – недобро усмехнулся Александр, – я предполагал что-то подобное. Как бы не доиграться тебе, Ранефер...

Кипр был богат медью и македоняне, торгуя ей, рассчитывали приобрести все, в чём нуждались. Навязанное "нежелание" финикийцев покупать медь, оказалось достаточно болезненным ударом.

Для выплавки бронзы одной меди было недостаточно. Требовалось олово. Египтяне имели его в достатке, добывая на дальнем юге, за порогами Нила. Ещё одно крупное месторождение располагалось в горах Ливана, к северу от города Берити[95], совсем рядом, руку протяни. Вот только теперь и его загребли египтяне. Совсем рядом, в Библе, сидел их ставленник, предатель Энил. Царь Берити, ещё недавно состоявший в союзе царей, разбитых Тутмосом у Мегиддо, теперь был так напуган македонским разорением, что в числе прочих, выбрал дружбу с Египтом.

Олово близко и дешево, вот только видит око, да зуб неймёт.

Выручили хетты. Они и прежде не имели доступа к этим рудникам, и получали олово издалека. Его возили караванами из земель к северу от царства Митанни. Получалось очень дорого, но куда деваться? Зато, благодаря пришельцам в гору пошло железное дело, в котором хетты и прежде были большие мастера в сравнении с египтянами.