Неудержимая. Моя жизнь

В общежитии я жила в многокомнатном номере. Он состоял из ванной комнаты, гостиной и двух спален, в каждой из которых находились по две двухъярусные кровати. По четыре девочки в спальне – всего восемь девочек в номере. Соседки по номеру появляются и исчезают с завидным постоянством – неплохо показала себя, первые сложности, сломалась, отправилась домой. Наутро кровать перестилают и готовят для новой девочки.

Мне было одиноко. Я едва виделась с папой, у которого были свои сложности. Время от времени я посещала уроки в соседней общеобразовательной школе. Наверное, это было чье-то требование. Нас толпой высаживали из минивэнов, а позже забирали назад. Мы сидели среди местных ребят как какие-то инопланетяне, но мне это нравилось. Я всегда любила учиться – это была возможность отключиться от игры, это было что-то новенькое. В жизни в общаге не было ничего хорошего. Я была младше других девочек – какое-то время я была самой младшей в академии – и они наказывали меня за это. В постель я ложилась раньше других, потому что я была меньше, тренировалась больше и спать мне было необходимо дольше. А они приходили поздно, шуршали конфетными обертками, разговаривали и смеялись, причем специально громко, будили меня и издевались надо мной. Но меня отличал от них не только возраст – я была человеком из другого мира. И в академии находилась с особой миссией, которая обрекала меня на совсем другую жизнь в теннисе. В большинстве своем девочки были детьми из богатых семей, избалованными и отправленными в академию для того, чтобы выполнить мечты их родителей. А я была игроком – одним из немногих, у кого была стипендия, – которая привлекала внимание этих самых родителей и заставляла их платить деньги за обучение. Это была наша работа, и таким образом мы расплачивались с Боллетьери. Мы были рекламой. Мы притягивали введенных в заблуждение и ждущих слишком многого теннисных родителей.

Эти девочки, они обыскивали мои вещи, когда я была на кортах. Я замечала это, когда возвращалась – все было перевернуто и измято. Но шутка не удавалась – у меня не было ничего, что можно было бы посмотреть или украсть. Да и кто я была такая? Бедная русская девочка, которая любила бить по теннисному мячику. Когда они не доставали меня, девочки занимались тем, что делали коллажи на плакатном картоне. В те времена это было очень модно. Клей, вырезанные из журналов изображения Дэвида Хассельхофа[19] (я даже не знала, кто это такой) и Дженнет Джэксон и написанные голубыми, желтыми или розовыми дутыми буквами слова ЛЮБОВЬ и ДРУЖБА. Если все это означает иметь счастливое детство и быть настоящей американской девочкой, то я пас. В номере у меня была только одна хорошая подружка. Ее звали Присцилла. Она была немного круглолицей, и у нее была самая яркая американская улыбка из всех, что мне доводилось видеть. Думаю, что понравилась ей потому, что мы обе были немного неуклюжими. Она не ощущала себя частью группы, а я знала, что не принадлежу к ней. Мы с ней были отверженными.

Распорядок дня никогда не менялся:

5.30 подъем

5.45 завтрак

6.15 тренировка на корте Ника

7.30 открытый урок

12.30 ланч

13.30 тренировка

16.00 фитнес

17.00 обед

19.00 школьные занятия

21.00 отбой

В академии Боллетьери никогда всерьез не работали над моей техникой. Когда я спросила об этом Ника, он пожал плечами и сказал что-то типа «Не чини, коль не поломано[20]». Он пояснил, что во второй раз я появилась у них уже полностью сформировавшейся как игрок.

– Да, можно было бы поработать с твоей подачей, с тем, куда ты ее направляешь на корте, но в тебе уже была та страсть, которая делает хороших игроков чемпионами. И мы не хотели ставить ее под угрозу. Это напоминает костер. Ты пытаешься его зажечь. Но если он уже горит, то твоя задача не мешать ему и дать гореть дальше, может быть изредка подкидывая дров, но, ради всего святого, ни в коем случае не погасить.

Не уверена, что я согласна с этой философией.