Неудачник

Просыпаюсь рано утром. Ехать еще три дня. За окном зеленой стеной струиться лес. Иногда его целостность разбивают небольшие деревни, одинокие станции, затерянные в бескрайнем зеленом море. Я смотрю на домики, огороды. Хочется остаться в одном из них навсегда. В небольшом доме в деревне, что не отыщется даже на карте. Жить отшельником. Современным Робинзоном с персональной выделенной линией и безлимитным доступом к сети. Чтобы упиваться до пьяна сетевыми суррогатами настоящей жизнь, что суть еще один суррогат. Возделывать огород, перестать есть мясо. Завести собаку, ружье и схроны в ближайшем лесу. Жить автономно, почти свободно, и, может быть, счастливо. По крайней мере, без лишней головной боли, без жутких деревянно-цифровых стереотипов повседневного неделания.

Но вот деревня затирается зеленью, и я снова в купе, еду в место добровольной ссылки. И не видать мне домика в деревне, схронов с гречкой и макаронами, собаки и ружья…

Останавливаемся в крупном городе. Стоянка — сорок минут. Я выхожу на перрон. Здесь жарко, много народу. Продавцы предлагают еду, журналы, различные безделушки. Я хожу вдоль поезда, стараюсь ни с кем не сталкиваться, не реагирую на предложения что-нибудь купить.

И вдруг, снова знакомое лицо. Я оступаюсь, чуть не падаю. В нескольких метрах впереди стоит Серега. Смотрит в глаза, улыбается. Да, что за чертовщина?

По телу проходит волна мурашек, шевелятся волосы на затылке. Мне вдруг становится трудно дышать. Но никак не получается оторвать взгляда. Я так и иду, пока не натыкаюсь на кого-то мужика.

— Эй, уважаемый, осторожнее, — говорит он, поддерживая.

— Спасибо.

Оглядываюсь. Сереги нигде нет. Все, это едет крыша. Причем скрип черепицы слышен все отчетливее. Я снова один в потоке людей. И мне становится не по себе. Кажется, что кто-то наблюдает, высматривает меня среди прохожих.

Мы все заложники странного переплетения связей, огромной паутины, что делает нас обществом. Мы дергаемся, и по ней, как по нервной системе, передается эхо каждого нашего колебания. Они настолько множественны и, в конечном счете, системны, что, кажется, вся сеть пульсирует в едином ритме.

Неважно где ты и чем занят — ты в сети. Мы привыкли идти по жизни, не чувствуя и не замечая ее проявлений. Лишь в моменты огромного счастья или скорби что-то подобное проступает сквозь обрывки рутинных мыслей. Мы просто надеемся, что новый день принесет новую радость. Или, по крайней мере, не ввергнет в пучину нового отчаяния. И даже тогда, когда все очень плохо, а надежды тают с каждой минутой, мы еще ждем, неосознанно пытаемся войти в резонанс, чтобы выправить окружение, чтобы все стало так же уютно и привычно, как раньше. Как это бывает в голливудских фильмах, когда главные герои оказываются в затруднительном положении. Ведь это нужно только для того, чтобы зритель почувствовал, что путь к вечному счастью ведет через трудности, что нужно просто переждать не отчаиваясь.

Но часто получается так, что долгие и острые страдания — наша роль в этой сети, что от этого небольшого сгустка должны идти именно такие колебания, поддерживающие крохотную частичку общего ритма.

Эта мысль прорезает сознание как скальпель хирурга. Все закономерно даже в мелочах. Остается выяснить, предрешено ли? Скорее всего, да. Это схема с известным набором переменных в количественном соотношении со связями, входящими и выходящими импульсами. И все хорошо, но только в общей структуре не видно роли отдельного человека. Такого как я, или парня, соседа по купе, его матери и сестры. Зачем все это нужно? Зачем мы плетемся под плетью судьбы, поддерживаемые одномоментными инъекциями разбавленного счастья? Я так и не могу понять, что происходит. И происходит ли что либо? Я стою на перроне, в окружении людей, и не знаю, что делать дальше…

Собираюсь с мыслями, возвращаюсь к вагону. В киоске покупаю еду и бутылку водки. Захожу в купе. Поезд трогается. Я жду, пока закончится санитарная зона, иду в туалет. В полотенце прячу бутылку. Закрываюсь, пью из горла, пока от водки не сводит горло. Давлюсь, но пью еще. А потом открываю окно, выкидываю бутылку. Водка бьет по голове, делает движения нечеткими. Я умываюсь, выхожу.

В купе сразу залезаю на полку, отворачиваюсь к стене. Пространство перед глазами слегка качается, плывет. Мысли не фокусируются, испуганными тараканами прячутся от света внутреннего взгляда. Сознание вытесняет так нужный сейчас шум. Все, меня нет…

Просыпаюсь от того, что девочка о чем-то спорит с мамой. Открываю глаза. Вокруг все тоже купе, мерно стучат колеса. Парень лежит на полке напротив, читает книгу. Достаю из кармана жвачку, беру пару подушечек. Мята бьет по рецепторам, смягчает сухость. Я украдкой смотрю вниз.