Неудачник

Точно! Остаюсь, и жду, пока приходят страшные бандиты с большими пушками. Делаю из квартиры опорный пункт, определяюсь со средствами защиты, секторами обстрела, средствами связи… Вот здесь заминка. С кем связываться, кому определять сектора. Если подумать, то надежда только на Игоря. Но у него своя жизнь. И зачем выписывать близкому человеку билет в один конец до конечной. Он и сам туда доберется. Разница лишь в том, что я поеду на скором, а он еще долго будет плестись на перекладных.

Нет, умирать надо в одиночку. Как и жить. Я так живу. Мне так умирать. Это уже потом, за порогом, встретят Серега и другие. А пока — последняя битва, выстрел, потеря крови, смерть…

Я одеваюсь, беру сумку с вещами. Перекрываю воду и газ, выкручиваю пробки. Смотрю, закрыты ли окна. Все, можно идти. Закрываю входную дверь на все замки, выхожу из подъезда.

Сажусь в троллейбус, еду на вокзал. Вокруг такие же помятые с утра люди. Тесно от больших сумок, тележек, мешков. Через несколько остановок конечная. Я иду в зал ожидания. До поезда еще полчаса. В руках мобильник. Звонить или нет? Все ищу в контактах нужное имя, звоню.

— Да?

— Здорово, Игорь!

— Здравствуй, Вова! Какими судьбами.

— Я на вокзале. Поезд через полчаса.

— Сейчас буду.

Вокруг много народа. Будущие пассажиры, провожающие, милиционеры, какие-то алкоголики, бомжи. Мне всегда не по себе на вокзалах, даже на таком небольшом, как наш. Хочется найти укромное место, спрятаться, чтобы эта масса людей, с их мыслями, эмоциями, страхом и голодом обошла стороной, через глаза не впивалась в душу. Я смотрю в толпу, и никуда одновременно. Почти ничего не вижу, пока в скоплении сограждан не появляется знакомое лицо. Я вздрагиваю, закрываю глаза. Открываю, и снова ловлю этот взгляд. Он сидит напротив через несколько рядов, он улыбается, он подмигивает. Я вижу Серегу…

— С тобой все в порядке? — спрашивает Игорь.

От руки, на плече я вздрагиваю, смотрю растерянно.

— Ты выглядишь так, словно увидел приведение, — говорит Игорь.

— Типа того, — отвечаю я.

Смотрю через несколько рядов, но место, где был Серега, пусто.

— Уезжаешь, — скорее утверждает, чем спрашивает Игорь.

— Уезжаю, — отвечаю я.

Молчим. Что сказать? Наше время прошло. Время, когда нас было трое, когда мы были юны и наивны, хотели перевернуть мир. Только я понимаю, что оно прошло, когда мы не помогли маленькому мальчику на «чистом воздухе». А все остальное — следствие, агония, что не пролилась долго.

Перед тем, как уехать, Леня рассказал, что был в деревне. В вагончике, куда нам так хотелось вернуться. Леня рассказал, что вагончика больше нет. Его разбили, растащили на стройматериалы. Все внутренности, всю остановку вытащили. Его выпотрошили, оставив лишь ржавые стены с провалами окон. Теперь мне кажется, что то же сделали с нашей жизнью.

— Вот, возьми, Игорь, — говорю я, протягивая ключи от квартиры.

— Ты еще вернешься, — говорит Игорь.

— Вернусь. Последи за квартирой.

— Хорошо.

Объявляют поезд. Мы выходим на платформу, ищем нужный вагон. Проводник — женщина средних лет — просит предъявить билет и паспорт, проверяет, запускает внутрь. Находим нужное купе. Оно пустое. Садимся напротив.

— Ну, что ж пришло время прощаться, — говорит Игорь.

— Пришло…

— Не думай ни о чем, Вова, все будет хорошо. И не забывай вернуться…

— Спасибо. Я все понимаю.

— Ну, бывай, Вова!

— Бывай, Игорь!

Мы жмем друг другу руки. По глазам Игоря вижу, что не верит в возвращение. Но хочет, чтобы все стало как прежде. Чтобы деревья снова стали большими, а город — загадочным, манящим. Чтобы мы никогда не расставались, чтобы пели песни у костра в деревне Лени.

Игорь уходит, я остаюсь один. Через пару минут в купе заходит женщина с двумя детьми: парнем лет шестнадцати и девочкой-подростком. Они долго раскладывают многочисленные сумки. Дети переругиваются, мать успокаивает. Затем просит меня перелечь на верхнюю полку. Я соглашаюсь. Так даже лучше.

Наконец, поезд трогается. Я смотрю в окно, провожаю взглядом знакомые ландшафты, все эти промышленные постройки, деревянные домики, заборы. Под морось дождя, сквозь воду слез. Я уезжаю, и не чувствую, что вернусь…

К полудню родные края остаются далеко. Я забываюсь сном: неровным, вязким, неприятным. После перекусываю, и опять засыпаю. Усталость от пережитого выдавливает сознание в область сна. Ничего не хочется. Пусть реальность убаюкивает сон, а тело впитывает километры. Мне ничего не нужно.