– Еще один отросток беспоповства. Отрицали иконы, считали их оскверненными образами. Молились четко на восток, проделывая отверстия в домах, чтобы напрямую контактировать с богом, а не со стенкой. Бегуны были мобильны и подвижны, в отличие от других направлений. Числом их немного, но они быстро расползлись от Петербурга до глубин Сибири. Мелкие разрозненные секты, жили по своим религиозным понятиям. Гражданские законы не признавали, скрывались в глухих уголках. Ждали конца света и Второго пришествия Христа. Жилища соединяли подземными ходами, чтобы «делать ноги» от слуг Антихриста, рыли тайники под лестницами, чуланами; общий подземный ход обязательно выходил в сад или в лес за пределы общины, чтобы наверняка не замели. Кольцо в дверях соединяли тонкой проволокой с колокольчиком в подпольной молельне, и, чуть демоны на горизонте, быстро выбирались через подземные лазы, исчезали в ближайших зарослях. Отсюда и название – бегуны. Хоронили своих мертвых тоже в тайниках. Никакой, естественно, медицины – ложились в тайник и, пока не явилась старуха с косой, пребывали в душеспасительном страхе. Никаких богослужений, таинств, почитаний святых. Властям не подчинялись: любая власть – сатанинская ловушка Антихриста; избегали любых общений с гражданскими администрациями. Питались постной пищей; брить бороду – грешно, ругаться матом – грешно, курить – вообще святотатство. Отношение к налогам, военной службе – сам понимаешь. Любые документы – знак Антихриста. Паспорта себе сами писали на листах бумаги. Главная цель жизни – спасение души. А для этого надо порвать с миром, изолироваться от общества, все мирское – нечисть. Кстати, именно бегуны искали Беловодье – легендарную страну всеобщего благоденствия. Молочные реки, кисельные берега, все такое. Ирий – некий славянский рай.
– Все народы искали, – пробормотал я. – У всех была желанная страна безнаказанного счастья. Шамбала, Агарта, Шангри-Ла…
– Так что не удивляйся, что в этой глуши мы можем встретить странного обличья христиан с причудливыми жизненными установками.
– И четыре трупа в «Чероки» не дадут соврать, – усмехнулся я. – Да уж, крепкой веры были ребята.
– Почему были? – удивилась Варвара. – Были, есть и будут. Не понимаю, зачем им понадобился саркофаг. Люди темные, недалекие, могут ведь и открыть…
– Ты уверена, что они христиане?
– Бегуны точно христиане. Но везде свои обычаи и ритуалы. Где-то отвергают брак, но при этом допускают блуд, как, например, акулиновцы. В других общинах, наоборот, живут семьями. У мужчин – абсолютная власть. Женщины – покорные, забитые существа. Они рожают, ведут хозяйство, занимаются рукоделием, воспитывают детей. Мужчина – добытчик.
– Как у них с деньгами?
– Полагаю, никак. Деньги – от Сатаны. В чем-то они, кстати, правы. По правде, не знаю. Где-то достают одежду, инструменты, семена. Собственных фабрик, разумеется, нет. Что такое косметика, женщины не представляют. С одеждой от модных домов тоже проблемы. Кафтаны, косоворотки, сарафаны, заношенные фуфайки… Да и вообще, «на ком рубашка пестра, значит, душа его – антихристова сестра». Я читала, им запрещены продукты на дрожжах, с хмелем, в отдельных общинах под запретом картошка. Если заболел – считай, приехал. Лекарства принимать нельзя. Причащайся богоявленской водицей – вот и все врачевание.
– Убивать людей, полагаю, не грех?
– Какой же это грех? – пожала плечами Варвара. – Бритье – это грех, кружка медовухи – страшный грех, а убийство человека – нормальное явление. Убей прислужника Сатаны – на небе зачтется. У бегунов был странный обычай, возможно, и сейчас существует. Называется «красная смерть». Умирающему не давали скончаться самостоятельно, душили красной подушкой, чтобы помучился перед смертью и искупил не только свои грехи, но и грехи единоверцев. В этих общинах люди столетиями ограждали себя от антихристовой власти, поколения сменялись в ожидании «скорого» конца света. Элементарно уставали ждать – ну, когда же? В радикальных толках этот день приближали, как могли. Копали пещеры, готовясь к последним дням, ложились в гробы и умирали голодной смертью, а иногда перед этим членов своей семьи умерщвляли. Бросались в омут, вешались, сжигали себя целыми семьями, а иногда общинами.
– Действительно, пока еще дождешься… – пробормотал я. – Ты закончила свою поучительную лекцию? Мы можем возвращаться?
Она колебалась, кусала губы. Нас тянуло дальше в лес. В округе властвовала какая-то губительная аура, она подавляла, страшила. Мурашки ползли по коже. Иногда казалось, что за нами наблюдают (и тогда все равно возвращаться бессмысленно, не выпустят), иногда это чувство отпускало, и вновь довлело любопытство. Возможно, в стародавние времена этот лес использовался как кладбище – пару раз я замечал подозрительные холмики, хотя мог и ошибаться. Варвара становилась неразговорчивой…
Лес разредился, вырастали корявые старые сосны с массивными стволами и буграми, похожими на опухоли. Тропа причудливо извивалась между деревьями.