Нетелефонный разговор

Лучший дворовой забивающий, меня и другие дворы приглашали! И не было никакого контактного футбола, был виртуозный. Без подкатов, вырывающих мячик вместе с травой и чужой костью. И денег нам не платили, и интервью не брали, и слава наша кончалась калиткой в железных воротах – в том почти что чеховском Таганроге двор начинался и заканчивался узорными железными воротами со скрипучей от ржавчины калиткой.

И ничем таким особенным от других я не отличался, разве что честолюбием: забить, забить во что бы то ни стало! Поставлю мячик на точку, мелькну взглядом в тот угол, куда ударю, и пусть он думает, что я обманываю (а я ведь так и обманывал), и вот уже мячик влетает в ворота, впритирку к портфелям, обозначающим штангу (а я ведь ударил именно туда, куда посмотрел), и мы победили.

Семнадцать – десять!
Расползаются ботинки!
Семнадцать – десять,
Мы еще не влюблены,
И мы – в зеленке –
Как веселые картинки,
Мы отыграемся,
Поверьте, пацаны!
Игра, похожая
На драку с пацанами,
Семнадцать – десять
В пользу ихнего двора,
И, весь в крови,
Я прихожу сдаваться маме
И вспоминаю,
Что не ел еще с утра.
Когда иду на стадион я
Или еду,
Со мной всегда и та игра,
И те друзья.
Семнадцать – десять,
И какое там «Торпедо»?
Забьем семь штук –
И будет все-таки ничья!

О, наивный футбол моего детства, совсем другая игра! Не знаю – лучше, хуже ли, но – другая. Наши кумиры, да что там – боги – Бутусовы, Дементьевы, Федотовы, веселые нищие, игравшие «за любовь», обладатели жалких квадратных метров в коммуналках, зашифрованные слесари и инструкторы физры. Они ходили в серых кепках букле, сшитых на особый фасон, с шиком, известным кепочником в Столешниковом переулке из старого чьего-то пальто, купленного по случаю на Тишинке.

Кощунственно сравнение этих рыцарей с нынешними профессионалами – из-за них ссорятся, торгуясь, как за нефтяные поля, менеджеры и политики. Зарплата – с пятью-шестью нулями, пятизвездочные отели.

Стоп-стоп-стоп! Прекращаю считать чужие деньги и прибедняться – грех ведь!

Словом, прошу понять меня, даже если я и не прав. Я играл в другой, неконтактный, романтический и элегантный футбол – за все долгие годы (зачтите мне день за три ввиду продолжительности наших матчей от светла до темна!), так вот, за все годы я обошелся всего лишь одним, и то так называемым шоферским переломом – это когда кисть сломана у основания. Было так, что мы с защитником одновременно из всех сил ударили по мячу, и по закону Ньютона я взлетел в воздух и неловко приземлился – я был просто легче. Ньютон не виноват. Повторить бы стычку теперь – при моем весе, нет сомнения, что он бы взлетел еще выше!

И с вашего позволения стишок, написанный во время последнего японско-корейского мундиала.

АНГЛИЯ – БРАЗИЛИЯ

Когда там Кафу
Или там Хески
Нацеливается на гол,
При чем тут Кафка
И Достоевский,
И весь этот Нефутбол!
И вот 2:1,
На медаль заявка,
И английский вратарь
Ревет!
Вот тут, извините,
Вступает Кафка
И тот,
Кто написал «Идиот».

Как вам новый Таганрог?

В этом доме (Таганрог, Исполкомский переулок, 41, тогда, и 55 – по нынешней нумерации) я прожил детских лет десять. И сейчас хочу проявить его, этот дом, на фотобумаге памяти. Вот я покачиваю ванночку с проявителем – и пятнами проступает широкое трехступенчатое парадное крыльцо под навесом с кронштейнами узорчатого литья. А за ним – еще пять ступеней главного входа и холл некогда барского дома. Уличные ступени, думаю, мраморные, время не пощадило – и их заменила кирпичная пришлепка сбоку, вполне безобразного образца социалистической коммуналки.

Сейчас слева от крыльца висит моя мемориальная – странный прижизненный случай – доска: «В этом доме до 1938 года жил…» и так далее, установленная стараниями некоего энтузиаста Бориса Алексеева, местного фаната моего творчества. Как он пробивал свою идею через городскую администрацию, могу лишь догадываться, но доска была изготовлена с чьего-то согласия, несмотря на возражения многолетнего таганрогского мэра Сергея Шило, и повешена. А сам мэр уже после, прочитав мои биографические заметки, исполненные любви к его городу, подобрел и ко мне. Звонил мне даже, приглашал в гости, хотел было чуть ли не сделать меня почетным гражданином. Но не успел – в 2002 году был убит черной рукой нашего бандитского времени.