Нет у любви бесследно сгинуть права...

…Все выслушал Меджнун. И для него
Все стало окончательно мертво.

Он тотчас разодрал свою рубаху:
Не нужен саван тлеющему праху!

Тому, чье царство где-то вне миров,
Весь мир — кочевье, а не отчий кров.

Он стал бродить по выжженной пустыне
С одной лишь думой об одной святыне,

По кручам горным странствовал пешком,
Как тюрк, с заплечным нищенским мешком…

И «Ла хауль» прохожие кричали,
Когда он шел в смятенье и печали,

Когда слыхали по ночам вдали
Протяжный вопль его: «Лейли, Лейли!»…

«Я — выродок. Я джинном одержим.
Сам злобным джинном я кажусь чужим,

А для родни — всех бед ее виновник, —
Исколот сам, колюсь я, как терновник…

Я — ветвь сухая, ты же ветвь в цвету.
Ну, так сожги сухую ветку ту.

Преступник ли, что жажду исцеленья?
В чем грешен, если не в одном моленье?..

Звезда моя! Луна моя младая,
Одной болезнью дикой обладая,

Я потому и болен, что люблю
Тебя одну, тебя, луну мою!»…

Бывает, что любовь пройдет сама,
Ни сердца не затронув, ни ума.

То не любовь, а юности забава.
Нет у любви бесследно сгинуть права:

Она приходит, чтобы жить навек,
Пока не сгинет в землю человек.

Меджнун прославлен этим даром верным,
Познаньем совершенным и безмерным,

Прославлен тяжким бременем любви.
Он цвел, как роза, дни влача свои.

От розы той лишь капля росяная
Досталась мне, едва заметный след.

Но, в мире аромат распространяя,
Не испарится он и в сотни лет…

И наконец решила вся родня,
Что следует, не мешкая ни дня,

Идти всем скопом до священной Каабы,
Как бы она далеко ни была бы,

Поскольку там за каменной стеной
Михраб любви небесной и земной…

Шейх амиритов, нищих утешая,
Бесценный жемчуг с золотом мешая,

Сынам песков рассыпал, как песок,
Все достоянья, всех сокровищ сок.

И взял он сына за руки и нежно
Сказал ему: «Теперь молись прилежно.

Не место для забавы этот храм,
Поторопись, прильни к его дверям,

Схватись же за кольцо священной Каабы,
Молись, чтобы мученья отвлекла бы,

Чтоб исцелить бессмысленную плоть
И боль душевной смуты побороть,

Чтоб ты приник спокойно к изголовью,
Не мучимый безжалостной любовью».

Но слушать более Меджнун не стал.
Он зарыдал, потом захохотал,

И, как змея, с земли пружиной прыгнул,
И, за кольцо дверей схватившись, крикнул

«Велят мне исцелиться от любви.
Уж лучше бы сказали: не живи!

Любовь меня вскормила, воспитала,
Мой путь она навек предначертала.

Моей, Аллах, я страстию клянусь,
Твоей, Аллах, я властию клянусь,

Что все сильней тот пламень разгорится,
Все горячей в крови он растворится,

Что в час, когда земной истлеет прах,
Любовь моя останется в мирах.

И как бы пьяным нежностью я ни был,
Налей еще пьянее — мне на гибель!»…

…Лейли, Лейли, соперница луны,
Предмет благоговенья всей страны,

Росла в благоуханной гуще сада,
Две зрелых розы, юношей услада,

Круглились и, как чаши, налились,
Был стан ее, как стройный кипарис,

И губы винным пурпуром пьянили,
И очи поволокою манили,—

Украдкой взглянет, и конец всему:
Арабы заарканенные стонут,

И турки покоряются ярму,
В волнах кудрей, как в океане, тонут.

Охотится она, — и грозный лев
К ней ластится, смиреньем заболев.

И тысячи искателей безвестных
Томятся в жажде губ ее прелестных.

Но тем, кто целоваться так горазд,
Она промолвит только: «Бог подаст!»…

Но, несмотря на обаянье то,
Кровавой мукой сердце залито.

И ночью втайне, чтоб никто не слышал,
Проходит девушка по плоским крышам,

Высматривает час, и два, и три,
Где тень Меджнуна, вестница зари.

О, только б увидать хоть на мгновенье,
С ним разделить отраду и забвенье,—

С ним, только с ним! Как тонкая свеча,
Затеплилась и тает, лепеча

Возлюбленное имя. И украдкой
Полна одной бессонницею сладкой,

То в зеркало страдальчески глядит,
То за полетом времени следит,

То, словно пери, склонится послушно
К веретену, жужжащему так скучно.

И отовсюду, словно бы назло,
Газели друга ветром к ней несло.

И мальчуган, и бойкая торговка
Поют газели, слаженные ловко.

Но и Лейли, смышленое дитя,
Жемчужины чужих стихов сочтя,

Сама способна нежный стих составить,
Чтобы посланье милому отправить,

Шепнуть хоть ветру сочиненный стих,
Чтоб он ушей возлюбленных достиг.

Иль бросить на пути проезжем, людном
Записку с изреченьем безрассудным,

Чтобы любой прочел, запомнил, сжег,—
А может статься, взглянет и дружок.

А может статься, в передаче устной
К нему домчится этот шепот грустный.

Так между двух влюбленных, двух детей,
Шел переклик таинственных вестей.

Два соловья, пьянея в лунной чаще,
Друг другу пели все смелей и слаще.

Два напряженья двух согласных струн
Слились: «Где ты, Лейли?» — «Где ты, Меджнун?»

И скольких чангов, скольких сазов ропот
Откликнулся на их неслышный шепот!..

Но чем согласней этот лад звучащий,
Тем о двоих враги злословят чаще.

Год миновал, а юная чета
Живет в мечтах, да и сама — мечта…