Нет пути назад

– Что произошло? – продолжил я. – Я приехал в яхт-клуб, дабы иметь тет-а-тет с графом Толстым. Сразу говорю: не тет-а-тет, а собеседование по вопросам чести. Причины я раскрывать не буду. Пробрался на второй этаж и закрылся в кабинете… я знал, в какой кабинет его проводят, потому что сам являюсь членом клуба и хорошо знаю, что обслуживающий персонал обычно дает одним и тем же людям одни и те же кабинеты, иное происходит только в том редком случае, когда кабинет занят. Я спрятался… сделать это легко. Когда граф Толстой поднялся в кабинет, я объявился. Достал пистолет, чтобы испугать его, но убивать его я не хотел. Просто пистолет был мне нужен для того, чтобы придать весомости моим словам, чтобы граф Толстой и не думал в них сомневаться. В тот момент, когда мы разговаривали, вошел официант. У него был пистолет с глушителем, я сразу не понял, что происходит. Официант выстрелил в графа Толстого и попал, я же выстрелил трижды по ногам, надеясь обезвредить убийцу и взять его живым. Убийца упал. Я приказал ему не двигаться, держа его на прицеле, он проигнорировал это, мне пришлось стрелять на поражение, чтобы самому остаться в живых. Таким образом, все, что я сделал, – это обезвредил убийцу, который только что на моих глазах хладнокровно убил человека. Мои действия правомерны по любым законам.

И барон, и князь не знали что сказать, и я их понимал. Обоим было понятно, на какую тему у меня могла быть беседа по вопросам чести с графом Толстым. Никому не улыбалось привлечь к этому делу еще и Регента Престола, замарать Высочайшее имя. Возможно, они связывали с моим именем и бойню в Кабуле, хотя в газетах было сообщено об очередной террористической вылазке. Эти мрази сами отлично прикрывали убийства терактами – теперь это обернулось против них же.

– Проведите экспертизу, – сказал я, – все очень просто. Из моего пистолета стреляли семь раз. Все пули вы найдете в убийце, кроме одной – один раз я промахнулся. Ее вы найдете в стене. Сравните их с пулей в голове графа Толстого – она выпущена из пистолета с глушителем, глушитель оставляет на пуле характерный след, любой даже не очень грамотный криминалист без труда подтвердит это. Пусть у нас были пистолеты одного калибра, но этот след скажет, кто и в кого стрелял. К тому же мы сидели с графом Толстым лицом к лицу за столом. Проведите экспертизу и узнаете, что пуля, которая убила его, была выпущена от двери, а никак не с моего места.

– Вы промахнулись, сударь? – спросил барон фон Кофф.

Я недовольно покачал головой.

– Да, промахнулся. Я держал пистолет под столом, целиться не мог. Сделал три неприцельных выстрела как можно быстрее, чтобы попасть убийце в колено и вызвать болевой шок. Иначе через секунду я лежал бы рядом с графом Толстым с пулей в голове.

– А зачем вы держали пистолет под столом? – уточнил педантичный немец.

– Чтобы граф Толстой и на секунду не подумал, что я с ним шучу. Мне необходимо было, чтобы он внимал моим словам – каждому слову, с первого до последнего. Пистолет и доброе слово действуют куда эффективнее, чем просто пистолет.

– Где-то я это уже слышал, господа.

– Аль Капоне. Американский гангстер.

Князь Камсаркани неодобрительно покачал головой. Не слишком лестное цитирование, признаю – и уж конечно дворяне не должны вести себя подобным образом. Беда только в том, что по-другому не получается…

В нагрудном кармане князя Камсаркани зазвонил телефон, он принял звонок, аж побледнел лицом.

– Их Высочество изволят прибыть с минуты на минуту…

– Отец!

Господи…

Нико, Николай всегда звал меня именно так – отец. Не папа, а отец, как научила Ксения. Черт бы побрал все это обучение, черт бы побрал все эти войны, которые мы ведем. Они пожирают нас без остатка, ничего не оставляя от нас. Ничего не оставляя для семьи, для детей… совершенно ничего. Но иногда бывают такие моменты, когда понимаешь, что в этом мире еще остался кто-то, кто просто любит тебя. Любит, и все…

– Все нормально. Все нормально… что ты как маленький. Все нормально, я живой… Все в порядке…

Ксения – на ней был брючный костюм, который она использовала для конных и яхтенных прогулок, – посмотрела на меня, потом на фон Коффа и князя Камсаркани. Да так, что не по себе стало даже мне.

– Пошли вон… – сказала она.

Барона и князя как ветром сдуло…

Она подошла ближе. В этом костюме она совсем не походила на Ее Высочество, Регента Престола, тем более на императрицу. Скорее на молодую вдову какого-нибудь преставившегося престарелого магната-миллиардера. Лет тридцати с чем-то.

– Нико, – спокойно сказала она, – как ты себя ведешь на людях?

Николай повернулся, глаза его сверкали от ярости.

– Да пошла ты! Я уже взрослый, ты не смеешь мне указывать, mama, поняла! Это моя жизнь, поняла, моя!

Ксения дернулась, как будто ей влепили пощечину.

– Нико, – я чуть отстранил сына от себя, посмотрел ему в глаза, мои, кстати, глаза, на сто процентов мои, – твоя мама хочет тебе добра. И если даже она не права, скажи ей это с уважением, а не так, как сейчас…

Николай дернул плечами и вырвался:

– Да пошли вы все!