Нет, не призраки!

Вокруг было темно, прохладно и сыро. Потолок полукруглого вестибюля подпирали два ряда облупленных колонн. На стенах висели мрачные портреты каких-то польских королей или графов. Слева в нише Сорокин разглядел крест с белым распятием.

Пушкарь хотел было достать электрический фонарик, но в это время снаружи резко и тревожно вскрикнула иволга.

Разведчики притихли. Что там стряслось? Неужели немцы? Откуда? Сколько? Вероятнее всего — фельджандармы или полицаи. «И надо же было лезть в эту мышеловку! — ругался про себя Сорокин. — Вот так и попадешь к черту на кулички из-за чьего-то дурацкого пристрастия!»

Прячась за колоннами, они поспешили к выходу, притаились по обе стороны двери, друг против друга.

Основания для тревоги были весьма серьезные. По шоссе к селу приближался фашистский бронетранспортер. За ним шла легковая машина. Не доезжая метров триста до околицы, бронетранспортер свернул на проселочную дорогу к местечку Лемов — лязганье гусениц стало удаляться.

Сорокин и Пушкарь видели, как легковая марки «Оппель-олимпия» подкатила к мостику. В ней находилось трое немцев: полковник, майор и лейтенант за рулем. По обыкновению, путники ехали без головных уборов. Лейтенант первым выскочил из машины и услужливо отворил дверцу. Полковник, ступив на землю, отряхнулся и что-то сказал широколицему майору. Тот оставил на сиденье планшет и тоже вылез из машины. Офицеры медленно направились к замку.

Возле бугра они на мгновение остановились, и полковник совершенно неожиданно для Грицюты по-русски сказал:

— В старинных замках часто находят золото либо позолоченные вещицы…

«Вот что их привело сюда, — Грицюта сжал гранату. — Слышали ли ребята крик иволги? Если сейчас начнется стрельба, значит, немцы заметили их. Тогда шарахну в легковую гранатой и — на выручку. Крик подниму: вроде нас тут не менее взвода. Если по-прежнему будет спокойно, надо брать лейтенанта… Сейчас все решится! Фрицев не видно…» — Грицюта затаил дыхание и услышал, как неподалеку тихо-тихо жужжит пчела.

В машине, положив голову на спинку сиденья, беспечно дремал шофер. Видно, нынешней ночью довелось покрутить баранку… Пусть уснет покрепче… Что же там, в замке? Почему такая тишина? Вроде людей нет и в помине…

Из «оппеля» донесся храп. «Теперь можно», — Грицюта бесшумно выбрался из кустов, подкрался к машине и открыл дверцу. Лейтенант даже не шевельнулся. Грицюта ударил его рукоятью пистолета по затылку. Немец икнул и сполз с сиденья. Грицюта быстро достал из кармана шнур и на всякий случай связал офицера.

В замке по-прежнему было тихо. Но вот из-за косяка показалось правое плечо и часть лица. Мундир немецкий… Но фашист не стал бы так осторожничать: ведь в машине свой, лейтенант… Впрочем… Грицюта взвел парабеллум. К счастью, опасения его были напрасны: первым из замка вышел оберст в майке и трусах. Его сопровождали Сорокин и Пушкарь, оба — в немецкой форме.

— Жив? — спросил Сорокин, заглядывая в кабину.

— Нет, — огорчился Грицюта. — Переборщил я трошки…

— Аллах с ним. Спрячь в кустах. А ты, поклонник архитектуры, садись за руль.

* * *

Под монотонное урчание мотора Сорокин бегло просмотрел документы, отобранные у фашистов, и черные глаза его полыхнули злым огнем.

— Все трое власовцы?

— Да, из «русской освободительной армии», — ответил пленный.

— Поблагодари этого «освободителя», старшой, — пробасил, не поворачивая головы, Пушкарь, — а то у меня руки заняты…

— Я попрошу не издеваться над офицером! — повысил было голос полковник, но мгновенно сник: рука Сорокина скользнула за финским ножом.

— Куда вы ехали, доблестный офицер? — спросил Сорокин.

— На именины к генералу Рюбенкройцу, командиру двадцать четвертого пехотного корпуса.

— Там вас кто-нибудь знает?

— Нет, я никогда не бывал в штабе Рюбенкройца.

— Где приглашения?

— В бумажнике. На троих.

— Хорошо. — Сорокин хлопнул по карману ладонью. — Сворачивай в лес, Пушкарь.

— Господин… Товарищ… — пленный умоляюще сложил на груди руки. — У меня во Владикавказе семья.

— Поздновато вспомнили, — заметил Сорокин. — Вылезайте!

Из-за дуба долетали обрывки фраз:

— Корпус Рюбенкройца пока в резерве… Гудериан срочно улетел в Берлин… Не дать Советам переступить Вислу… Всеми силами…

Словно переломленная сухая хворостина, треснул выстрел.

— Теперь нам персонально, — сказал Сорокин, садясь в машину, — придется поздравлять генерала Рюбенкройца. А там посмотрим…

* * *

Пока у переезда через железнодорожное полотно оберлейтенант с полным ртом золотых коронок рассматривал пригласительные карточки, рука Сорокина лежала на кобуре. Гитлеровец возвратил документы, отдал честь и поднял шлагбаум.

Пушкарь нажал на педаль, машина проскочила переезд и помчалась дальше.