Нет худа без добра

Корделия вдруг ощутила, насколько безвкусен коричневый жакет, который она набросила поверх рабочей одежды, и вспомнила, что не подкрасила губы после завтрака.

Она схватилась за колючий сорняк, забыв, что не надела перчатки, и почувствовала сильный укол.

– Если ты так много знаешь, то почему не поделишься со мной?! – выпалила Корделия, неожиданно разозлившись на него за то, что он запал ей в душу почти как крошечные иголки, которые впились ей в ладонь.

– Я сразу замечаю, когда человек бежит от правды, – сказал он, снимая сухую шелуху с луковицы нарцисса.

– И в чем заключается правда? – настаивала она.

– Ты любишь свою дочь, и если существует хотя бы малейшая возможность уладить отношения с ней, тебе надо первым же самолетом лететь в Нью-Йорк.

Если бы в природе существовал антисептик для души, подумала она, то Габриель сгодился бы на эту роль. Она почувствовала себя чисто вымытой, и слабое жжение прекратилось. Он прав, но она по-прежнему чувствовала себя так неуверенно.

Корделия поднялась, поморщившись от боли в суставах. Головокружение вихрем поднялось в ней, словно пузырьки в стакане, наполненном игристым напитком. Она обхватила опору беседки, с которой свисали обрывки прошлогодних клематисов, ожидая, пока головокружение пройдет.

Моментально около нее оказался встревоженный Гейб.

– Что с тобой?

– Я уже старовата для таких наклонов, – усмехнувшись, сказала она. – Почему бы нам не войти в дом? Не помешает выпить по чашечке чая. И я обещала помочь Нетте, чтобы ей удалось попасть в госпиталь вовремя. Нетта страшно переживает за маленького внука, несмотря на то, что, судя по всему, опасность менингита миновала.

Она остановилась на веранде, не в силах оторвать взор от гортензий, разросшихся выше перил и напоминающих громадный розовый снежный сугроб. Бледно-розовые шток-розы оплели стену гаража, поникшие вместе с увядающей золотой осенью. Она опустилась на старый подвесной диван-качели, стоящий здесь с незапамятных времен. С тех пор, как умерла мама, она дважды обивала его материей, совсем недавно – мебельным ситцем с рисунком столистной розы. Делают ли сейчас такие диваны? Нет, наверное. Куда исчезли добрые старые вещи, такие, как автомобили, в которых чувствуешь себя, как в танке «шерман», и кухонные плиты, управляясь с которыми не надо было быть инженером? Интересно, остальные скучают по вещам так же, как и она? Или это симптом наступающих лет, когда воспоминания становятся важнее реальности?

– Сейчас не самое подходящее время для поездки: праздники и все остальное, – сказала она. – Здесь так много необходимо переделать. Организация благотворительного ужина для Хилдей… И в Мейконе я встречаюсь с Лигой женщин-избирательниц США, чтобы помочь им собрать деньги для библиотеки. Не говоря уже о приеме у Сисси в предстоящую субботу, – она внутренне содрогнулась от своего малодушия, что не приглашает Гейба, – которая, надо признаться, совершенно отбилась от рук. О, Господи, как же она готовится к этому событию, можно подумать, что это золотая годовщина свадьбы королевы Елизаветы и герцога Эдинбургского.

– Если это доставляет ей удовольствие, то почему бы и нет?

– Я не знаю… Все эти излишества выглядят вульгарно. Ей захотелось, чтобы на всех салфетках и даже на полотенцах для рук в туалетных комнатах серебром вытиснили их имена: "Каролина и Бич".

Он искоса бросил на нее взгляд, который заставил ее покраснеть.

– Именно это и беспокоит тебя – салфетки и полотенца?

Корделия взглянула на опустевшие, изменившиеся цветочные клумбы, ставшую хрупкой траву вдоль дорожки, ведущей из сада к кухне. До Рождества оставалось всего две недели. Однако на веранде, залитой солнцем и защищенной от холода, ей показалось слишком тепло.

– Ну… нет. Сисси звонила сегодня утром, едва сдерживалась, была такой расстроенной. Она подозревает, что Бич ей изменяет.

– А ты знаешь, что это именно так и есть?

Это было заявление, а не вопрос.

– Да.

Но откуда Гейб знает о том, что она знает?

– Ты сказала об этом Сисси?

Корделия вздохнула.

– Я собиралась, но что хорошего из этого вышло бы? Так или иначе, но она прожила с ним годы. И этот прием, возможно, единственное, чем она может похвалиться за десять лет их совместной жизни.

– Некоторые люди нуждаются в иллюзиях. – Он говорил медленно и рассудительно, как перед классом. – Каждому надо во что-то верить.

– Я не хочу видеть Сисси страдающей.

– А Грейс?

– Я должна отправиться в Нью-Йорк? – спросила она, вглядываясь в его лицо.

– Смотри! – воскликнул он, поднимая глаза и указывая. – Ты видела? Иволга! Я целую вечность их не видел.

Корделия же видела только золотые блики солнца на листьях цвета золы. Он положил руку на ее плечо, осторожно повернул, и она заметила вспышку ярко-желтого и черного посреди ветвей.