Нет кармана у Бога

В отличие от нашего так и не родившегося мальчика она умерла не сразу. Хирурги госпиталя Врундаван боролись за жизнь гражданки Российской Федерации Инны Андреевны Раевской ещё трое суток. Ситуация осложнилась из-за внутриутробной гибели плода. И всё это на фоне огромной общей потери крови. Потребовалось немедленное переливание. Причём редкой четвёртой Инкиной группы. Я заорал, мол, мою берите, мою! Выяснилось — первая, несовместимая с Инкиной жизнью. Однако кровь всё же нашли и перелили, почти четыре литра. За всё это время Инка только раз пришла в себя, всё остальное время пребывала в полной потере сознания в результате сильнейшего ушиба головного мозга. Она уже тогда находилась на вспомогательной вентиляции лёгких. Почти сразу же после падения началось тяжёлое маточное кровотечение. Как потом объяснили хирурги, явившееся следствием отслойки плаценты. И пока ошарашенный чудовищным событием Минель искал и нашёл машину, была уже середина ночи. Всякая связь, разумеется, не то отсутствовала вообще, не то не функционировала в тот проклятый день. Члены многочисленной индийской семьи бестолково суетились вокруг неподвижно лежащей белой женщины, не зная, что правильней предпринять: можно её трогать или это лишь усугубит ситуацию. Кто-то метался, кто-то молился на местный манер, обращаясь к индийскому Богу, забывшему про собственный карман, в то время как семилетний Джазир отпаивал меня, находящегося в полукоматозном состоянии, каким-то вонючим снадобьем, за которым он оперативно сгонял в соседнюю деревню.

Меня било изнутри, изображение вокруг плыло и раздваивалось, обретая мягкий фокус. Одна половина вместе с куском сознания утекала наверх, к остро наточенному оранжевому кинжалу месяца, и разрезалась им ещё на две неравные части, каждая из которых с разной скоростью устремлялась назад, к земле, и заваливалась на Ашвемский парк, придавливая своим размытым остовом шустрых пляжных крабиков вместе с их круглыми норками, добродушных собак, гоняющих этих крабов от многочисленных дыр в сероватом пляжном песке и до кромки океана, ленивых буйволиц, пережёвывающих с утра и дотемна унылую постную жвачку, полудиких пятнистых свиней, рыскающих по-волчьи в поисках съедобной добычи, а заодно одноглазых макак, убивающих белых женщин, прибывших с Большой земли в поисках второго нового счастья. Другая — тянула вниз, забирая с собой, всасывая меня целиком, без остатка, в красную пыль твердокаменной местной земли, внезапно сделавшейся податливой и мягкой, как тёплый пушистый живот одноглазой бельмоносицы, адмиралихи Нельсон. Я же оставался посередине, и это было особенно невыносимо. Спина моя опиралась на корявый ствол мушмулы, в ветвях которой наверняка продолжала прятаться обезьяна-убийца, дожирая Инкино манго с бочком.

Потом, когда нашли транспорт и сунули моё одеревеневшее тело внутрь вслед за телом умирающей жены, меня чуть отпустило, и я подумал, что стоило, наверное, иметь при себе таблетки — какие-никакие — на подобный случай. Чтобы разом не сдохнуть от ужаса потери любимого человека. Чуть позже, когда выехали на освещённую часть трассы, мне вдруг пришло в голову, что я начал рассуждать про спасительные таблетки, совершенно забыв, что рядом умирает моя жена, та, из-за которой я и вспомнил про них. И что мысль о себе, о собственном проклятом спасении, вспыхнула на миг раньше, чем мысль о жене, которую люблю как ненормальный. Возможно, я просто тварь, потому что невротики психопат? Нет, просто мерзкий эгоист!.. Да, эгоист! Чёртов эгоцентрик! Никогда не боялся почему-то утонуть в говне, всегда опасался не выплыть из собственного эгоизма — как этому странному ощущению и ни сопротивлялся. О Боже, и снова получилось о себе! Да, именно о себе! А если и так, если о себе, то почему нельзя? Не лекарь же я, с другой стороны, никакому Гиппократу не давал, кажется…

Внезапно Инка застонала и тяжело задышала, порывисто и хрипло.

— Что? Что, милая? Воды? Пить? Под голову что-нибудь? Сказать что-то? Что? — Я попытался просунуть ей под голову руку, но тут же в испуге отдёрнул её назад, сообразив, что нарушу линию позвоночника, и это сможет нанести непоправимый вред. Если окажется, например, что позвоночник сломан. Сломан? Невозможно! Нет, только не это! Неподвижность? Инвалидная коляска? Глазами — на чайник, на салфетку, на форточку? На кота? Плюс вечное судно? Трёхлитровые памперсы для взрослых? Четырёхлитровые? Пяти? Запас на антресолях? Клеёнка — под простыню? Поильник на прикроватной тумбочке? Спать — каждый по себе? Доброе утро, дорогая! Тебе удалось нынче прикорнуть? Рука привычным курсом под одеяло — сухо? И что в итоге, вся жизнь — Нельсон под хвост?

— …Мальчик… — едва слышно с трудом проговорила Инка, — …наш… живой… — Скорее всего, это был вопрос, короткая вспышка уходящего сознания, в которой она остатком разума пыталась что-то узнать о нашем сыне, но не сумела справиться со словесной конструкцией и получилось утвердительная и неверная констатация.