Нет голода неистовей

Он с трудом сдерживался, чтобы не осесть у стены здания. Стараясь успокоить свое бешеное дыхание, чтобы вновь почувствовать ее запах, он провел когтями по кирпичам на асфальте, оставляя следы.

Нужна мне. Погрузиться в нее. Так долго ждал…

Ее аромат исчез.

Его глаза увлажнились, а тело неистово сотрясало от чувства потери. И в этот момент город содрогнулся от рева, преисполненного страданиями.

Глава 1

В каждом из нас, даже в хороших людях,
живет необузданный, дикий зверь, который
во сне показывает свою истинную сущность.
— Сократ (469–399 д.н. э)

Неделю спустя…

На одном из омываемых Сеной островов, на фоне декораций нестареющего собора, укутанного покровом ночи, веселились жители Парижа. Эммалин Трой гуляла среди пожирателей огня, карманников и chanteurs de rue[1]. Она бесцельно блуждала меж групп готов в черных одеяниях, наводнивших Нотр Дам, словно он был какой-то готической Меккой, зовущей их в родные пенаты. Но даже в этой толпе она привлекала внимание прохожих.

Мужчины, мимо который она проходила, медленно поворачивали головы ей вслед, провожая ее взглядом — и порой даже хмурым — чувствуя что-то, но так и не понимая природу этого ощущения. Возможно, причина была в своего рода генетической памяти, сохранившейся еще с незапамятных времен и изображающей ее, как их самую дикую фантазию, или как самый жуткий кошмар.

Но Эмма не была ни тем, ни другим.

Просто одинокая и чертовски голодная выпускница Тулейнского университета[2]. Совершенно изнуренная еще одним безрезультатным поиском крови, Эмма присела на грубо-вытесанную скамью под каштановым деревом. Ее взгляд устремился к официантке, наливающей эспрессо в кафе неподалеку. «Если бы только кровь лилась так же легко», думала она. Да, если бы она, теплая и ароматная, могла бесконечно течь из простого краника, то тогда ее желудок не сводило бы от голода при малейшем о ней упоминании.

Здесь, в Париже, у нее не было ни друзей, ни знакомых, а она просто умирала от голода. Случалась ли когда-либо подобная глупость?

Гуляющие по аллеям и держащиеся за руки парочки будто насмехались над ее одиночеством. Это с ней было что-то не так, или влюбленные в этом городе действительно смотрели друг на друга с еще большим обожанием? Особенно весной.

Умрите, ублюдки.

Эмма вздохнула. Конечно, в том, что они были ублюдками, которые должны умереть, не было их вины.

Вступить в эту борьбу с собой ее заставил совершенно пустой номер отеля и надежда на то, что в этом Городе Света ей удастся найти другого торговца кровью. А все потому, что ее прошлый контакт ломанулся на юг — в буквальном смысле смылся из Парижа на Ибицу. Даже не объяснив толком, почему оставляет свои непосредственные обязанности. Промямлил только что-то о «прибытии восставшего короля» и о том, что в Гей-Пари[3] назревает какое-то «серьезное эпическое дерьмо». Что бы это ни значило.

Будучи вампиром, Эмма принадлежала миру Ллора, той страте существ, которым удалось убедить людей, что они существуют только в человеческом воображении. Но, несмотря на то, что город просто кишел обитателями Ллора, Эмма не могла найти себе нового поставщика крови.

Каждое обнаруженное существо, у которого она могла получить необходимую ей информацию, уносилось прочь что было сил из-за ее вампирской сущности. Они убегали сломя голову, не догадываясь, что она даже не была чистокровным вампиром. Не говоря уже о том, что Эмму по сути можно было назвать размазней, которая, к тому же, никогда не кусала ни одного живого существа. Как любили всем повторять ее свирепые приемные тетки — Эмма выплачет все свои розовые слезы, если, не дай бог, смахнет пыль с крылышек мотылька.

Во время этой поездки ей так и не удалось достичь цели, и это притом, что она так на ней настаивала. Поиски каких-либо сведений о покойных родителях — матери Валькирии и неизвестном отце-вампире — так ни к чему и не привели. И теперь ей оставалось разве что позвонить теткам и попросить их забрать ее домой. А все потому, что она не могла себя прокормить. До чего же жалкой она была. Вздохнув, Эмма подумала, что за это ее теперь будут высмеивать следующие семьдесят лет…

И тут рядом послышался какой-то грохот. И прежде, чем она смогла пожалеть официантку, которую, видимо, кто-то толкнул, этот грохот раздался вновь, а затем еще и еще. Поддавшись любопытству, Эмма наклонила голову как раз в тот момент, когда зонтик напротив, служащий какому-то столику навесом, взмыл в воздух на пятнадцать футов[4] и, подгоняемый ветром, понесся по высокой дуге прямо в Сену. На борту какого-то речного трамвайчика раздался гудок, и послышались галльские ругательства.