Нет голода неистовей

Они успели дойти лишь до пустого зала, когда Лаклейн прижал ее к стене, схватил рукой за затылок, и еще раз потребовал:

— Ты останешься со мной?

— Навсегда, — ее бедра выгнулись ему навстречу. — Ты любишь меня?

— Буду любить всегда, Эммалин, — выдавил он у самых ее губ. — Люблю тебя, так сильно, что схожу с ума.

Она тихо застонала, и Лаклейн приподнял ее, чтобы она обхватила его талию ногами. Он знал, что не может взять ее прямо здесь, но все доводы «против» становились все туманнее с каждым ее вздохом у его уха.

— Как бы я хотела оказаться сейчас дома, — прошептала она, — в нашей постели.

Дома. Черт его побери, если она только что не произнесла «дома». В нашей постели. Звучало ли что-нибудь столь прекрасно? Он сильнее вдавил ее в стену, целуя все более неистово, со всей переполняющей его любовью. Но внезапно, Лаклейн потерял баланс и они с Эммой почувствовали, как падают. Он прижал ее крепче к себе и перевернулся, приняв удар на себя.

Когда он открыл глаза, они уже валялись на кровати.

Приподняв брови, он разинул рот. Отпустил Эмму, Лаклейн приподнялся на локтях.

— Это было… — выдохнул он, пораженный. — Девочка, это было экстремально. В следующий раз, предупреждай.

Эмма торжественно кивнула и уселась на него верхом. Стянув блузку через голову, она обнажила свои совершенные груди.

— Лаклейн, — нагнувшись, прошептала она ему на ухо, чувствуя, как соски касаются его груди, а сам Лаклейн содрогается всем телом, уже сжимая руками ее бедра. — Я собираюсь устроить тебе нечто очень… очень экстремальное.

Но, несмотря на все случившееся, его желание к Эмме было слишком сильным. И он отдался ему, бросив ее на спину и сорвав остатки одежды. Быстро раздевшись следом, он накрыл ее тело своим и сжал запястья у нее над головой. Когда он вонзился в ее тело, она выкрикнула его имя и сладко изогнулась под ним.

— Я потребую такого же экстрима и завтра, любовь моя, но сначала, ты узнаешь, дикость мужчины, который в этом разбирается.