Нет

— Подожди, майор. Начальника штаба армии ты оперировала?

— Я.

— Слушай, а полковник Хабаров кто?

— Как кто? Это Витя. Мой сын.

— Сын? Слушай, я не понымаю, пачэму ты сидишь у какого-то гэнэрала в кабинэте, морочишь голову по тэлэфону, а не едешь сюда. Мальчик будэт доволен. Давай, Хабарова, приезжай и скажи всэм начальникам: пусть не мэшают лэчить твоего полковника. Лэчить мы лучше их умеем. Клянусь! Давай прыезжай…

На этом разговор оборвался. Анна Мироновна, несколько смущенная, хотела как-то смягчить остроту вартенесяновских слов, но Евгений Николаевич не дал ей ничего сказать:

— Слушайте, а этот Вартенесян — по-моему, дельный мужик. Он как-то сразу внушает доверие.

— Он бог и волшебник, Евгений Николаевич. Не понимаю только, как это его занесло в наши края?

— Я думаю, что это как раз можно предположить с достаточно высокой вероятностью попадания: характер!

— Пожалуй, — сказала Анна Мироновна и сразу, без перехода: — Спасибо вам, Евгений Николаевич, поеду.

— Подождите, надо же сообразить, как вам лучше добраться.

— Не беспокойтесь, Евгений Николаевич, я с машиной.

— Автомобиль, конечно, прекрасная штука, но стоит ли сейчас ехать туда на машине, мама? Дороги неустойчивые, как бы вы не засели, голубушка…

— Проскочим. Еще раз спасибо, Евгений Николаевич.

— Ну, смотрите, бог не выдаст, свинья не съест. Счастливо добраться. Виктору привет.

Шоссе было черным посередине, припорошенным тонким снежком по краям. Наверное, местами скользкое, как каток, шоссе то сбегало в низины, то вскидывалось на пригорки. Рубцов вел машину расчетливо и осторожно. С Анной Мироновной он почти не разговаривал.

Только в начале дороги, когда Анна Мироновна сказала:

— Мне, право, совестно вас эксплуатировать, Василий Васильевич, но я никак не ожидала, что это так далеко… — он, не дослушав до конца, перебил:

— Да полно вам, Анна Мироновна. Или мы не соседи?

Они были, конечно, больше, чем соседи. Виктор Михайлович искренне любил Рубцова и высоко ценил редкий талант этого немолодого, много поработавшего в авиации человека. Не обремененный излишним образованием — ничего, кроме семилетки, он не кончил, — Василий Васильевич тем не менее умел все: отрегулировать любой двигатель внутреннего сгорания, будь то самолетный, автомобильный, мотоциклетный или самый маленький подвесной лодочный мотор, — пожалуйста; он мог что угодно сварить, склепать, спаять, склеить; он одинаково храбро вскрывал забарахливший патефон довоенного образца и новейший импортный проигрыватель.

«Мудрый мужик», говорил Виктор Михайлович и всегда величал Рубцова по имени и отчеству, хотя Василий Васильевич, пользуясь правом старшего, говорил Хабарову «ты», дома звал Витей, а на работе полковником.

Они постоянно оказывали друг другу всякие услуги, их отношения были отмечены множеством знаков искреннего внимания. То Хабаров дарил Василию Васильевичу ко дню рождения какой-то уникальный набор надфилей, упакованных в футляр, больше напоминавший готовальню, чем коробку для слесарного инструмента. То Рубцов собственноручно изготовлял для Виктора Михайловича такие орденские планки, что едва ли хоть один Маршал Советского Союза мог похвастать чем-либо подобным…

Впрочем, обмен шел не только в сфере, так сказать, материальных ценностей. И Виктору Михайловичу случалось обращаться за советом к Василию Васильевичу, и Рубцову — прибегать к помощи Хабарова.

Василий Васильевич умел очень точно, иногда уничтожающе охарактеризовать человека. Ошибался он редко.

Так, об одном из хабаровских коллег Рубцов сказал: «Обширный мужчина, но учти, Витя, это — сплошная гидропоника. Остерегайся!» И оказался прав.

Узнав стороной о разногласиях Хабарова с Угловым, Василий Васильевич заметил:

— Не лягай его, Витя. Алексей Иванович не злоумышленный, просто пружина в нем без тормоза. Он и сам не знает, куда хлобыстнет…

Рубцов всегда недолюбливал Киру и, когда стало известно, что Хабаров расстался с женой, прокомментировал это событие в своей семье так:

— Слава богу, пронесло. Попугай журавлю не пара. Журавль — птица верная, а попугай так, один интерьер…

Впрочем, по натуре своей Рубцов был немногословен и сейчас на коварном, скользком шоссе не лез к Анне Мироновне с успокоительными разговорами, а просто делал свое дело: вел машину, вел аккуратно, расчетливо и спокойно.

Анна Мироновна, глядя на черно-белую неуютную дорогу, думала о детях. После короткого телефонного разговора с Вартенесяном она несколько успокоилась, хотя сообщение о переломах Виктора никак нельзя было считать успокоительным. Но, во-первых, теперь наконец появилась ясность и, во-вторых, они знала: Витя в хороших руках.

Она думала о детях.

Может быть, это странно, но к дочери Анна Мироновна относилась совсем не так, как к Виктору. Конечно, любила, переживала за нее, болела ее болями и все-таки…

В детстве ребята часто ссорились. Задирала всегда младшая Аза. И Виктору постоянно говорили: «Уступи, она маленькая».

Виктор злился, уступал неохотно и при первом удачном случае старался взять реванш.