Нет

Щелк. Шшшшшшшш. Щелк.

«– …Он сказал: нам периодически надо говорить, ну, с детьми такого возраста. Про то, как они себя ведут, во что одеваются, что чувствуют, ну, если у них взрослые любовники, боятся ли, то-се. Он сказал: нам это нужно для достоверности, ля-ля-ля-ля-ля.

– Чего тебе здесь неясно?

– Да ясно мне…

– Ну и очень хорошо. Послушай, мы тут одуреем от жары. Давай не застревать, а? Если увидишь кого подходящего – зови меня и сразу примажемся. Я хочу через полчаса выйти отсюда нафиг.

– Если им только поговорить – зачем он сказал «посимпатичней»?

– Потому что симпатичные ведут себя иначе, чем всякие уроды.

– Обычно он всегда просит посимпатичнее?

– Лесс, ты что – коп?

– Нет, блин, я просто, ну… У меня сердце не на месте.

– Засунь его себе в задницу. Там ему будет как раз. Все, пошли».

Щелк. Шшшшшшшшшш. Щелк.

«– …-кола!..»

Щелк. Шшшшшш. Щелк.

«– …Мне кока-кола!

– А мне спрайт! Тебя как зовут?

– Ян.

– Я Анни, а это Лиза.

– Клево.

– Ты круто танцуешь!

– Спасибо, вы тоже ничего себе. Можно я угощу?

– Ай-йя, а у тебя есть стиль! Лиз, скажи Яну спасибо, не стой букой!

– Спасибо.

– Не за что.

– Ауч, она холодная.

– Я подержу.

– Нет-нет, все окей. Пойдемте вот туда, там не так грохочет. Я запарилась, ффффух…»

Щелк. Шшшш. Щелк.

«– …учишься? В каком классе?

– Лиу-Синь Секондари, пятый. A вы в каком?

– В шестом. В Блю-ай Секондари. Знаешь, что это такое?

– Нет.

– Это киношкола. Мы учимся на киноактеров.

– Киношкола? Для детей?

– Для ОДАРЕННЫХ детей. Вместо обычной.

– Ай-йя.

– Спасибо. Я актриса, а Лиз вот – режиссер.

– Ай-йя.

– Спасибо еще раз.

– Это должно быть дико круто.

– Это дико круто. Но мы пашем, знаешь как? Я вот вчера говорила новеньким, которые пришли записываться на пробы: «Ребята, если вы думаете, что тут все блеск и слава – лучше идите назад, в свои простые школки. Здесь вам придется работать с утра до ночи».

– А у вас бывают пробы?

– Собственно, раз в год. Следующий раз – завтра. Лиз, правда, завтра, я не путаю?

– Да, завтра.

– А я могу попробовать?

– Эй, эй! Ты думаешь, это легко? У нас конкурс – шесть человек на место.

– Я талантливый.

– А кем ты хочешь быть?

– Актером.

– Актером – восемь на место. Впрочем, может, ты действительно талантливый…

– Думаешь?

– Не знаю, не знаю… А ты не боишься пролететь?

– Что мне надо сделать?

– Запиши адрес… А вообще нет, не надо. Если ты придешь туда сам, тебя еще и не пустят. Толпа в последний день такая – могут вообще сказать: все, больше не записываем. Лучше мы тебя проведем. Я могу устроить. Правда, Лиз?

– Легко.

– Завтра в десять утра на углу Парк-стрит и Шестнадцатой. Я не буду ждать ни секунды, у меня в половину съемки…»

Щелк. Шшшшш. Щелк.

«– …Завтра в десять утра на углу Парк-стрит и Шестнадцатой. Я не буду ждать ни секунды, у меня в половину съемки…

– Я не опоздаю!

– Постараюсь про тебя не забыть. Все, мы пошли, нам завтра на репетицию вставать. Лиз, ты допила? Забери стаканы, верни на стойку, завтра в десять, Парк-стрит и Шестнадцатая, бодренько держись, наш реж это любит. Бай-бай».

Щелк.

– Это значит, что у нас остается двадцать один час.

– А если они действительно с ним просто поговорят?

– Кшися, ты чего???

Глава 25

Говорит: только вы, Саша («Зовите меня «Лис». «Договорились!»), только вы, Лис, пожалуйста, не волнуйтесь, это в сущности очень простая процедура, меньше четырех минут, главное – не волнуйтесь – и все пройдет идеально. Хорошо, говоришь медсестре, хорошо, а что мне делать в эти меньше четырех минут, о чем мне думать? Главное, говорит она и осторожно подсовывает еще один маленький электронный пальчик тебе под волосы, главное – не волноваться.

Волноваться при этом действительно нечего совершенно, короткая и неощутимая процедура, и единственный неприятный ее элемент – это что для всех она как-то неуловимо связана со смертью, с мыслями о смерти, о собственной смертности, и, казалось бы, человеку моей профессии эти мысли должны быть – тертые-перетертые, совсем родные, но почему-то вот именно здесь-сейчас от них холодно и неприятно, неприятно и холодно, не хочется их думать, эти мысли, как-то сразу начинаешь мрачнеть, начинаешь немедленно волноваться, а главное, как уже сказали, главное – не волноваться.

Лежать удобно, прекрасная штука – эти обтекающие матрацы, прекрасная – и вредная, читал я в одном журнале, не дают полноценной поддержки позвоночнику, не позволяют мышцам расслабиться по-настоящему, но зато ощущение от такого матраца – как в теплой утробе, недаром его рекламируют эмбрионами и еще чем-то таким же, – потому что он обволакивает тебя и обнимает, и какую бы ты ни принял позу – он вокруг тебя, как облако, лежит. Здесь такой, и дома надо завести такой, когда появятся деньги, только без дырки для головы и, уж пожалуйста, без электродов.