– Но я параноик, у меня работа такая. Я вам, Белов, не верю и не поверю никогда. Поэтому буду стоять насмерть, чтобы вас не отдали Абверу. Потом Грек повернет все так, будто я внедрил ему в кадры русского шпиона. Благодарю покорно! И просто вас отпустить, легализовать в Рейхе, нельзя, вы уже успели слишком многое увидеть и услышать.
Александр Белов с немалым удивлением понял, что ему совсем не страшно. Немец перестарался, масло в три слоя – уже перебор.
– Что? – от неожиданности Мюллер даже привстал. – О чем это вы?
Замполитрука улыбнулся.
– Не я. Мартин Лютер.
– Прекратите! – господин советник от возмущения даже засопел. – Вы же комиссар, значит, атеист!
Белов кивнул.
– Я-то атеист. А вас, господин Мюллер, от одного Его Имени, вижу, корежит.
Господин советник встал, замполитрука тоже. Лицом к лицу, но Мюллер не в глаза смотрел – насквозь.
– Только не пытайтесь меня уверить, Белов, будто смерти не боитесь.
– Конечно, боюсь, как и все нормальные люди. Как и вы, между прочим. Ваше положение, господин Мюллер, ничем моего не лучше. Гитлер не вечен, и нацизм не вечен. В Германии вас ждет трибунал, значит, придется по миру побегать – из Парагвая в Уругвай. Потому вы и спортивную форму поддерживаете, да?
Удар он угадал и успел уклониться. Гестаповец вновь взмахнул кулаком, но Александр отступил на шаг.
– Не стоит, господин Мюллер. Драться – не беззащитных избивать. Так и нарваться можно.
Ответом был смех, не слишком искренний, но очень громкий.
– Это вы меня, Белов, пугаете? Да меня мюнхенские убийцы-расчленители напугать не сумели!.. Ладно, оба мы погорячились, зато поговорили искренне, а такое дорого стоит. Только не думайте, что мы нужный приемчик для вас не найдем, хе-хе. Еще как найдем!
Надел куртку, застегнулся, шагнул в сторону тропы, но внезапно обернулся.
– Найдем!
Белов молча смотрел ему вслед. Затем пожал плечами и присел прямо на камень.
– Значит, вы, Александр, все-таки не из «стапо», – негромко проговорил знакомый голос откуда-то со стороны обрыва.
– Не из «стапо», – согласился он. – Но я бы, Соль, на вашем месте ничему бы не верил. А вдруг мы с господином советником криминальной полиции перед вами спектакль разыграли?
Обрыв молчал. Наконец там вздохнули.
– Ужасно никому не верить. Это как зараза, начинаешь даже в себе сомневаться. Александр, вы можете сейчас убежать?
– Сейчас? – поразился он.
– Да! Вниз по тропе, а дорогу я вам подскажу. Но потом надо будет подняться на Северную стену, километра на полтора. Там вам помогут, вы будете не один.
Александр поглядел на острый белый пик, рассекающий небесную твердь. Полтора километра – а потом еще выше и выше, чтобы никакой Мюллер не догнал. Хорошо бы!
– Нет, Соль, не потяну. И вас подведу, и других.
– Тогда… Их там, на тропе, двое, наверняка сейчас разговаривают о вас… Я быстро!
– Стойте! – заторопился он. – Прошлый раз я вам забыл сказать. Звезда Регул! Cor Leonis, Сердце Льва.
– Спасибо! Но я вам и так уже верю.
Воздух еле заметно колыхнулся.
Александр вновь посмотрел на недоступную Стену. Снежные поля, холодный блеск льда, острые зубья скал. Близко, лишь протяни руку. Там ему бы помогли… «Вы будете не один»… Кажется, сегодня кто-то уже решился – и сейчас на полпути к вершине. Удачи тебе, камрад!
Правый кулак вверх.
Rotfront!
И тут где-то очень далеко, на грани слышимости, прогремели выстрелы. Один, другой, третий…
– Шеф! Даже если он Нестор, то не ведает, что творит. Мы же с вами обсуждали этот вариант. Советская провокация, чтобы в нужный момент предъявить Рейху претензии. Рейхсфюрер и Риббентроп…
– Хельтофф! Я сегодня уже дважды назвал себя параноиком и чуть не огреб от нашего подопечного по физиономии. Так вот, еще раз повторю: я параноик. Вслух никаких имен. Знаешь ты и я, знает и свинья![57] А вдруг нас здесь подслушивает какой-нибудь ангел, демон или вообще Мартин Лютер? Еще и эта стрельба! Я знаю, что егеря тренируются, но все равно в голову лезет бог весь что.
Соль прижалась к холодной скале. Голоса доносились сверху, один слегка растерянный, второй злой и раздраженный. Всевидящий и всезнающий «шеф» заметить ее не мог, но, кажется, что-то почуял. Она не слишком удивилась. Человек, творенье Божье, совершеннее, чем всякая техника.