Нестор

– Лихо! – Хельтофф даже присвистнул. – Уже вербуете? Нет, не оставим в покое, не дождетесь… Сегодня дам вам вопросник о поляках. Пишите про них побольше гадостей, моему начальству понравится, вашему, кстати, тоже. Я лишний экземплярчик прикажу отпечатать – для чрезвычайной «тройки», которая по вашу, Белов, душу соберется.

Ударил взглядом, оскалился.

– Пишите!

* * *

На этот раз он сам себя не подгонял. Пустой коридор внезапно стал длинным, чуть не с версту, а стены, наоборот, подступив ближе, лишились дверей, оделись камнем. И под ногами камень – неровный, словно склон близкого Эйгера. Руки назад, подбородок вниз…

Шмидт сидит на льдине, словно на малине,
И качает длинной бородой —
Коль не Водопьянов, быть бы Шмидту пьяным
И валяться где-то под водой.

Прогулка выдалась грустной. Александр Белов брел бесконечным коридором, напевая памятную со школьных времен «Челюскинскую Мурку». В интернате ее знали даже учителя, а кто-то особо бойкий прикнопил коряво нацарапанный текст прямо на стенную газету. Скандал вышел жуткий.

Если бы не Мишка, Мишка Водопьянов,
Не видать бы вам родной Москвы!
Плавали б на льдине, как в своей малине,
По-медвежьи выли от тоски.

Александр рано понял, что народ, которому с каждым годом живется лучше и веселее, не слишком радуется подвигам отважных полярников и летчиков-героев. В газетах одно, если по душам поговорить – иное совсем. Уже в институте он внезапно сообразил, что чуть ли не половина СССР живет словно разведчики во вражеской стране. Лишнего не скажи, опасного не храни, с обреченными не знайся. Потому и тошнило его от бодрых стишат гениев из ИФЛИ. Овал они, видите, не любят, углы предпочитают. Писали б сразу: стенка!

Здравствуй, Леваневский, здравствуй, Ляпидевский,
Здравствуй, лагерь Шмидта, и прощай!
Капитан Воронин судно проворонил,
А теперь червонцы получай!

Сколь ни длинен коридор, но скоро поворот, за которым тоже коридор и дверь с замком. В какой-то мере символично…

– Эй, арестантик, эй!

Он вздрогнул и оглянулся. Пространство сжалось, принимая привычный вид. Запертые двери, истоптанная ковровая дорожка – и знакомый плечистый охранник, которому положено скучать не здесь, а на лестнице.

– Иди-ка сюда! Иди, иди!..

Не хотелось, а пришлось. Не устраивать же еще одну драку на радость проницательному Хельтоффу!

Охранник, удовлетворенно кивнув, извлек из кармана коробку сигарет «Matrose» с грозными силуэтами линкоров на крышке.

– Слушай, арестант, я покурить собрался, а по инструкции мне тебя из виду терять нельзя. Так что давай вместе.

– Я не курю! – запротестовал Белов, но плечистый и слушать не стал. Вытащил из коридора на лестницу, быстро оглянулся.

– И не кури, поприсутствуешь. Я в сторону дымить буду.

Щелкнул зажигалкой, затянулся.

– В тот коридор лучше не ходи. Ну, который за углом.

Замполитрука пожал плечами.

– Не хочешь, не пойду. А что, напарника в другое место перевели?

Плечистый, внезапно закашлялся, подавившись дымом.

– Какого еще к дьяволу!..

Вновь оглянулся, вдохнул поглубже и шепотом, почти не двигая губами:

– Американец. Дорого одет и вроде как не в себе. У него акцент приметный…

«Нey, mister!» Белов невольно кивнул. Точно!

– Я его и на улице видел. В смысле возле входа. Ночью.

Охранник вновь закашлялся, выронил сигарету.

– Иди ты! Еще скажи, что в полночь на веранду заглядывал. Ну, которая как раз над входом.

На этот раз Александр действительно удивился.

– А-а… А надо?

Сигарету плечистый затушил тяжелым каблуком. Достал из коробки новую, но закуривать не стал, просто в рот кинул.

– Слушай ты, храбрый! Никого и ничего ты не видел. И видеть не мог. Потому что это распространение злобных клеветнических слухов, которые, значит, во вред Рейху и фюреру.

– Так я же – советский комиссар! – Белов внезапно развеселился. – Мне вроде как по должности положено.

Охранник наконец-то щелкнул зажигалкой.

– Ну, тогда сходи на четвертый этаж к Мокрой Лени. Повеселишься, да так, что до конца дней хихикать станешь.

И тут наконец до атеиста Белова дошло.

– У вас тут чего, привидения бродят? И вы в такое верите? Темный же вы народ, фашисты!

Уже в коридоре, вновь меря шагами ковровую дорожку, он прикинул, что скучающий охранник просто решил его разыграть. А он не поддался и правильно сделал! А если в Рейхе и вправду в подобное верят… Темный, ох темный народ!

Все теперь герои. Словно пчелы в рое,
Собрались в родимой стороне.
Деньги получили, в Крым все укатили,
А «Челюскин» плавает на дне.

* * *