Нестор

Пели в соседних камерах, пели в коридоре. Звенели ключи надзирателей, разрывал уши голос свистка, гремели сапоги, но песня не умолкала. Белов понял – это и вправду перекличка, пароль – отзыв. Запертые и обреченные занимают место в едином строю. «Марш левой – два, три! Марш левой – два, три…»

И если ты – рабочий,
то не жди, что нам поможет другой, —
себе мы свободу добудем в бою
своей рабочей рукой!

* * *

– Бунтуете, Белов? – Хельтофф взглянул не без сочувствия. – Неужели вам коммунистические демонстрации в СССР не надоели?

Александру досталось всего ничего, разок съездили дубинкой и пнули уже упавшего сапогом. По левой щеке расползался синяк, ребра ныли, но такое можно перетерпеть. Другим пришлось хуже, особенно Мюниху-коротышке, который несмотря на малый рост полез драться с надсмотрщиком. В карцер его не вели – тащили.

– Диалектика, – рассудил замполитрука. – Дома надоели, а здесь в самый раз. Как вас, фашистов, иначе проймешь?

Следователь погрозил пальцем.

– Национал-социалистов, Белов. Сколько можно поправлять? А вся буча из-за того, что в двух берлинских тюрьмах одновременно начали ремонт, и контингент временно перевели сюда.

Александр вспомнил камрада Мюниха. В Дахау, вероятно, тоже ремонтироваться решили.

– Но то, что адаптируетесь, это хорошо. Реальность следует познавать методом проб и ошибок… Я чего к вам приехал? Дело сдал, но остался должок. В советское посольство обращаться не раздумали? Все-таки соскучились по родному НКВД?

Белов покачал головой.

– Хельтофф, вы же хороший следователь. Неужели не поняли? Если собака хочет растерзать котенка, ей может помешать только другая собака, желающая того же. А я, знаете, не совсем котенок.

– Я-то понял, – невозмутимо ответствовал тот. – Но вторую собаку еще следует натравить. А ваше положение вам уже объяснили. Впрочем, есть выход, потому я и здесь.

Кожаная папка, внутри машинописный лист бумаги, один-единственный.

– Ваше согласие с условиями интернирования. Согласно этому документу вы признаете факт своего незаконного проникновения на территорию Рейха и признаете за его властями право поступить с вами согласно закону. В свою очередь, правительство отныне будет считать вас не беспаспортным бродягой, а военнослужащим РККА Александром Беловым. Тюрьмы вам не избежать, зато будете иметь полное право обращаться к советским властям. Оценили?

– Вполне.

У храброй девочки Соль прекрасная память, цитировала дословно. «Ваш подопечный должен подписать одну-единственную бумагу, с виду совершенно невинную». Канал дезинформации для Сталина…

Промолчать? А какой смысл? Лучше уж с открытым забралом.

– Тогда, в горах, ваш шеф был прав, – улыбнулся рыцарь Александр. – Я действительно не хочу умереть предателем, и это моя слабость. Но лучше стать врагом народа для НКВД, чем изменником в собственных глазах. Лет через сто в СССР, может, меня и простят, но себя, если предам, я не прощу никогда. Ничего подписывать не стану! Заставите силой, откажусь при первой возможности. Ищите себе другого агента.

Хельтофф молчал долго, наконец вздохнул.

– Обидно! Вас расстреляют, а я так и не узнаю, Нестор вы или нет. Новое начальство меня и слушать не хочет, а ведь вы, один-одинешенек, умудрились натворить такое, что и взвод бы не справился. Шеф-то приехал в Швейцарию только из-за вас! Но в любом случае я вас остановлю, и это утешает.

– Меня тоже, – кивнул замполитрука. – Надеюсь, пока вы со мной возились, настоящий Нестор натворил куда больше. Расстреляют меня или нет, не знаю, но вспомните – ваш шеф тоже мне грозил. И где сейчас господин Мюллер?

7

Горячий чай, чистый теплый халат, мягкое кресло… Как здорово! Соль зажмурилась, отхлебнула глоток. Сейчас бы еще поспать! Но это успеется, уж слишком тут хорошо. Сюда бы еще камин…

Она попыталась мысленно врезать камин в маленькую, заставленную книгами комнатку, где квартировал доктор Отто Ган. Как ни странно, получилось. Огонь отразился от старых переплетов, осветил потолок. Простенькая люстра на бронзовой цепи блеснула золотом и хрусталем.

– Вы похудели, у вас синяки под глазами, – доктор грустно вздохнул. – И еще один синяк – на запястье. Не представляю, как смотреть за ребенком, если он летает и палит из пистолета. Что-то есть в этом глубоко неправильное.

Соль не спорила – радовалась. Ей очень повезло. Доктор не переехал, на квартире не ждала засада. Даже в окно пришлось постучать всего несколько раз.

– Про ваши подвиги не решаюсь спросить…

Она покачала головой.

– Не стоит, доктор. Натворила всякого, а главное так и не сделала. Точнее, сделала, но…

Подумала немного – и решилась. Встала, подошла к стоявшему возле стены рюкзаку. Тетрадь с золотым обрезом… Раскрыла наугад.

– Это можно прочесть?

Доктор Ган всмотрелся, пролистал пару страниц, отдал.

– Etruscum non legitur…[64] Скорее всего, шифр, может, не очень и сложный, но я не потяну. Увы, еще один манускрипт Войнича. Вы уверены, Соль, что это нужно именно читать?